За пределы безмолвной планеты

- У нас, Уарса, есть такие хнау, которые забирают еду и... и вещи у других хнау, когда те не видят. Он говорит, что он - не такой. Он говорит, то, что он сейчас делает, изменит жизнь тем нашим людям, которые еще не родились. Он говорит, что у вас хнау одного рода живут все вместе, а у хроссов копья, которые у нас были очень давно, а хижины у вас маленькие и круглые, а лодки маленькие и легкие, как у нас раньше, и у вас только один правитель. Он говорит, что у нас по-другому. Он говорит, что мы много знаем. Он говорит, что в нашем мире тело живого существа ощущает боль и слабеет, и мы иногда знаем, как это остановить. Он говорит, что у нас много порченых людей, и мы их убиваем или запираем в хижины, и у нас есть люди, которые улаживают ссоры между порчеными хнау из-за хижин, или подруг, или вещей. Он говорит, что мы знаем много способов, которыми хнау одной страны могут убивать хнау другой страны, и некоторые специально этому учатся. Он говорит, что мы строим очень большие и крепкие хижины как пфифльтригги. Еще он говорит, что мы обмениваемся вещами и можем перевозить тяжелые грузы очень быстро и далеко. Вот почему, говорит он, если наши хнау убьют всех ваших хнау, это не будет порченым поступком.

Как только Рэнсом кончил, Уэстон продолжал:

- Жизнь величественней любой моральной системы, ее запросы абсолютны. Не согласуясь с племенными табу и прописными истинами, она идет неудержимым шагом от амебы к человеку, от человека - к цивилизации.

- Он говорит, - перевел Рэнсом, - что живые существа важнее вопроса о том, порченое действие или хорошее... - нет, так не может быть, он говорит, лучше быть живым и порченым, чем мертвым... нет, он говорит... он говорит... не могу, Уарса, сказать на вашем языке, что он говорит. Ну, он говорит, что только одно хорошо: чтобы было много живых существ. Он говорит, что до первых людей было много других животных, и те, кто позже, лучше тех, кто раньше; но рождались животные не оттого, что старшие говорят младшим о порченых и хороших поступках. И он говорит, что эти животные совсем не знали жалости.

- Она... - начал Уэстон.

- Прости, - перебил Рэнсом, - я забыл, кто "она".

- Жизнь, конечно, - огрызнулся Уэстон. - Она безжалостно ломает все препятствия и устраняет все недостатки, и сегодня в своей высшей форме цивилизованном человечестве - и во мне как его представителе она совершает тот межпланетный скачок, который, возможно, вынесет ее навсегда за пределы смерти.

- Он говорит, - продолжал Рэнсом, - что эти животные научились делать много трудных вещей, а некоторые не смогли научиться, и умерли, и другие животные не жалели о них. И он говорит, что сейчас самое лучшее животное это такой человек, который строит большие хижины и перевозит тяжелые грузы, и делает все остальное, о чем я рассказывал, и он - один из таких, и он говорит, что если бы все остальные знали, что он делает, им бы понравилось. Он говорит, что если бы он мог всех вас убить и поселить на Малакандре наших людей, то они могли бы жить здесь, если бы с нашим миром что-нибудь случилось. А если бы что-нибудь случилось с Малакандрой, они могли бы пойти и убить всех хнау в каком-нибудь другом мире. А потом - еще в другом, и так они никогда не вымрут.

- Во имя ее прав, - сказал Уэстон, - или, если угодно, во имя могущества самой Жизни, я готов не дрогнув водрузить флаг человека на земле Малакандры: идти вперед шаг за шагом, вытесняя, где необходимо, низшие формы жизни, заявляя свои права на планету за планетой, на систему за системой до тех пор, пока наше потомство - какую бы необычную форму и непредсказуемое мировоззрение оно ни обрело - не распространится по Вселенной везде, где только она обитаема.

- Он говорит, - перевел Рэнсом, - что это не будет порченым поступком, то есть он говорит, так можно поступить - ему убить всех вас и переселить сюда нас. Он говорит, что ему не будет вас жалко. И опять он говорит, что они, видимо, смогут передвигаться из одного мира в другой, и всюду, куда придут, будут всех убивать. Думаю, теперь он уже говорит о мирах, вращающихся вокруг других солнц. Он хочет, чтобы существа, рожденные от нас, были повсюду, где только смогут. Он говорит, что не знает, какими будут эти существа.

- Я могу оступиться, - сказал Уэстон, - но пока я жив и держу в руках ключ, я не соглашусь замкнуть врата будущего для своей расы. Что в этом будущем - мы не знаем, и не можем вообразить. Мне достаточно того, что есть высшее.

- Он говорит, - перевел Рэнсом, - что будет все это делать, пока вы его не убьете. Он не знает, что станет с рожденными от нас существами, но очень хочет, чтобы это с ними стало.

Закончив свою речь, Уэстон оглянулся - на земле он обычно плюхался на стул, когда начинались аплодисменты. Но стула не было, а он не мог сидеть на земле, как Дивайн, и скрестил руки на груди.

- Хорошо, что я тебя выслушал, - сказал Уарса. - Хотя ум твой слаб, воля не такая порченая, как я думал. Ты хочешь сделать все это не для себя.

- Да, - гордо сказал Уэстон по-малакандрийски. - Мне умереть. Человек жить.