За проходной

"...Хмурый октябрьский денек. Деревья уже растеряли свои листья, на улице пасмурно. Но в 10-й лаборатории предприятия, где начальником т.N., светло. Светло особым светом духовности, напряженной работы..."

Слова скользят по теме, как перо по бумаге:

" - Отныне, - горячо сказал молодой, талантливый ученый, кандидат технических наук В.А.Климов, - нет невыполнимых задач, непосильных проблем. Наша электронная вычислительная машина, выполняющая восемь тысяч операций в секунду, одна может заменить целую армию вычислителей.

Климов говорит искренне, увлеченно. В его глазах..."

("Гм, его глаза... А все-таки: смеялся он или не смеялся?")

"...Гудит машина ("напрягая электронный мозг", вставил было корреспондент, но вычеркнул. Черт его знает, напрягается он или не напрягается?). Вспыхивают и гаснут лампочки умных приборов. У приборов люди в синих халатах. Ритмично, слаженно работает весь коллектив, начиная с директора и кончая вахтером.

- Нам, советским ученым, предоставлены все творческие возможности, сказал в дружеской беседе заведующий лабораторией, член-корреспондент Академии наук, заслуженный деятель науки и техники, профессор В.В.Лагинов. - Только твори, только дерзай.

Профессор уже не молод, но его глаза светятся юношеским задором, неуемной энергией..."

На миг перед корреспондентом снова мелькнуло живое, малиновое, с яркими глазами, усталое лицо человека за письменным столом, под странной обезьяной. Над этим стоило подумать, потом. К тому, что он делал сейчас, это не имело отношения. Он танцевал.

РАЗНОЕ

Проводив корреспондента, молодой талантливый ученый В.А.Климов вернулся в лабораторию. Ему почему-то было немного стыдно. И действительно, его осудили.

- И очень глупо, - сказала Зинка. - Зачем нужно было его разыгрывать? Ведь он тоже человек и не виноват, что никогда не видел машину. Может, его вообще направили сюда по ошибке, а он специалист по кукурузе... А ты: алгоритм. Хорош бы ты был, если бы он и правда попросил тебя извлечь корень. И не знаю, кто из вас хихикал, но только это было хулиганство.

- Хихикал я, - заявил Каюк, - и не раскаиваюсь. В самом деле, что он за специалист? По чему бы то ни было. Смешно даже. Мы сами не хуже его могли бы написать про себя в газете. Да что я: не хуже. Лучше, в миллион раз.

- А кто тебе мешает? Возьми да и напиши.

- Некогда мне.

- Все так говорят: некогда. А ты ночью попробуй напиши. Пари держу, что ничего не выйдет.

Женя Стрельцов молчал и думал. "Я могу, - думал он. - Я еще буду писать. Я о вас напишу, товарищи вы мои, чудесные мои люди. И все вас увидят, как я вас вижу, и все вас полюбят, как я вас люблю".

Все еще чувствуя себя не совсем ловко, Критик свистнул "молниями" и пошел в фоточулан за пленками. За столом кто-то сидел. Это оказался Вовка-умный.

- Чего ты? - спросил Критик.

Вовка-умный сидел, подперев лицо руками. В оранжевом свете лицо было особенно бледное, даже трагическое, и совсем черными были темные очки. Как черная полумаска на мертвом лице.

- Чего ты? - еще раз спросил Критик.

- Слушай, Володя, - нарочито-небрежно, даже как-то разухабисто сказал Вовка-умный, - у меня к тебе есть вопрос.

- Ну? Оформляй.

- Ну как бы это его оформить... Ну, в общем, я хотел спросить тебя про Клару. Какая она?

- Какая? Странный вопрос. Клара есть Клара.

- Тривиально. А есть А. Первый закон формальной логики. Нет, я не об этом. Я бы хотел получить информацию насчет... ну, наружности, что ли, сказал Вовка-умный, отвернувшись и барабаня пальцами по лабораторному столу. - Расскажи мне, какая она.

У Критика что-то дрогнуло внутри. Даже в носу защипало. Фу-ты, ерунда какая. Хорошо еще, что темно. Странно, ему сейчас не пришло в голову, что Вовка все равно не мог бы его видеть.

- Какая она? Вполне кондиционная. Красивая, светлая. Большая.

- "Клара" - это и значит "светлая", - глухо сказал Вовка. - Нет, все-таки ты подробнее. Опиши мне ее так, чтобы я увидел.

- Ну, как тебе ее описать? Она похожа на три... на три розы сразу.

Темный, черный, исхлестанный дождем вечер. После кровью отвоеванного десятичасового рабочего дня лаборатория N_10 расходится по домам. На пустыре большие лужи, огни редких фонарей дрожат в них и качаются. Последними уходят Зинка и Вовка-критик. На Зинке - дождевик с капюшончиком, под дождем она - как маленькая девочка. С капюшончика на короткий нос падают капли.

Вовка идет рядом, засунув руки в карманы кожаной куртки. Темная гладкая голова не покрыта, под дождем он не ежится, не сутулится - идет прямо, будто и нет дождя.

- Слушай, Зина, - говорит Вовка, - я хочу сказать тебе нечто неоригинальное.

- Я знаю, Вова, - серьезно и спокойно отвечает Зинка. - Не надо говорить.

- Ну, ладно. Не буду говорить. Ты сама мне одно слово скажи.

- Одно слово? Ну, "нет".

Тут они помолчали. Снова заговорил Вовка:

- Я все понимаю, Зинка. Мы все догадывались, что у тебя что-то в прошлом. Но, может быть, когда-нибудь?..

- Дело не в прошлом, а в настоящем.

- Зинка, ты любишь кого-нибудь?

- Ну, да.

- Зинка, я знаю, что не имею права спрашивать кто и что. Я сам назову имя. А ты только скажешь - да или нет. Просто Вовка?