За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Теперь многие реформисты видели в таком поведении симптом более общего кризиса, вызванного пренебрежением изначальным Божиим замыслом, примеры которого давали Мухаммед и его спутники в ранний период истории ислама. Журналы и газеты в Казани, Оренбурге, Бахчисарае, Баку и других городах призывали вернуться к образцу Пророка и к изначальным принципам раннеисламской правовой интерпретации и передачи религиозных знаний и в то же время настаивали на совместимости ислама с современной наукой. Интеллектуалы посредством новой периодической печати корректировали заблуждения своих единоверцев, а миряне-активисты продолжали использовать привычные связи с местными полицейскими органами.

Два этих пространства протеста также пересекались между собой. Новая мусульманская пресса стала очередным форумом для выяснения отношений в общинах мечетей. Мусульманские читатели от Волги до Туркестана следили за историями интриг в местных сообществах. «Терджуман» сообщал о многих таких конфликтах, но его издатели также понимали, что соперничающие фракции стремятся использовать эту газету для продвижения собственных интересов. После сообщения о планах знатного оренбуржца Хусаинова основать «новое, преобразованное» медресе редактор отмечал, что в газету пришло три письма с опровержением этой истории. «Терджуман» признавал, что важнее здесь было не преобразование школы, а спор внутри общины, касавшийся выборов учителя. Триста членов общины выбрали одного муллу, но Хусаинов отверг их выбор. Далее последовала «история весьма обыкновенная среди мусульман, когда надо кого-либо избирать»: «жалобы в Губернское Правление, дознание о лицах, подписавших приговор и т. д.»[522].

Предки этих общинных активистов также прибегали к царской администрации и судебным органам, когда хотели навязать свой взгляд на исламскую ортодоксию несогласным муллам и мирянам. Эти предшественники освоили терминологию морального упадка из суфийских стихов и песен, но многие активисты конца XIX – начала ХХ в., миряне и клирики, использовали более широкий и разнообразный спектр концептуальных и риторических ресурсов. Они преодолевали границы интерналистского языка суфизма и исламского реформизма и ссылались на более общее состояние морального кризиса, порожденного современным экономическим крахом и социальным распадом. Ссылаясь на «традицию», они директивно провозглашали, какими нормами поведения должна руководствоваться исламская община. Апелляции к этому более общему контексту сильно расширили привычную стратегию, основанную на переводе терминов исламской дискуссии на язык правовых и религиозных категорий государственных властей. В то же время реформисты не принимали секуляризм в том смысле, какой им приписывают многие историки. «Терджуман» не раз доказывал, что равенство мусульманских и немусульманских подданных означает, что «светские власти» должны последовательно поддерживать решения исламских судов по семейным вопросам. В 1891 г. Гаспринский даже доказывал, что принцип веротерпимости запрещает мусульманам обращаться в какие-либо суды, кроме религиозных[523].

Мусульманские активисты осуждали признанный распад семейного порядка – и сексуальные девиации за его пределами – как незаконное новшество, наказуемое и по шариату, и по имперским законам. Они представляли проституцию как чуждое и доселе неизвестное социальное зло, пришедшее в мусульманские общины в эпоху нарастающего упадка. Хотя члены общин мечетей защищали своих имамов, сыновей и дочерей от государства, когда оно вторгалось в область исламского образования, самопровозглашенные хранители исламской морали призывали полицию употребить силу, чтобы не позволить мусульманкам торговать своим телом.

Мусульмане также обращались по вопросам морали в мировые суды. В конце 1888 или начале 1889 г. молодая женщина по фамилии Галиакбарова подала в казанский городской мировой суд иск против мусульманской горожанки Хисамуддиновой. Галиакбарова нанялась работать белошвейкой у Хисамуддиновой на квартире. Согласно описанию казуса в газете «Терджуман», однажды вечером истица пришла в эту квартиру работать и обнаружила, что ее посещают мужчины «с весьма беззастенчивыми манерами». И когда Хисамуддинова пригласила молодую женщину к «гостям», Галиакбарова поняла, что стала «жертвой гнустнаго обмана» и обратилась в суд за удовлетворением. «Терджуман» со своей стороны аплодировал решению молодой женщины и призывал «общество» помочь «честно устроиться бравой девушке Галиакбаровой» и исключить из своих рядов Хисамуддинову как «безнравственную и вредную женщину»[524].