Мазитов ранее сообщил местным властям об опасной деятельности Алкина в пяти отдельных отчетах и теперь обратился в Санкт-Петербург, как он указывал, не только потому, что местная полиция прекращала расследования из‐за упорного запирательства сторонников Алкина. Он также искал защиты от алкинских родственников и последователей. В своих жалобах местным властям они утверждали, что сам Мазитов нарушил шариат, когда привел в мечеть музыкантов и заставил там играть. Поэтому и Мазитов оказался под следствием. А тем временем Алкин продолжал «торжественно разъезжать по всем уездам, собирая к себе последователей усиливать в них корень своих учений». Мазитов завершил свое прошение требованием арестовать Алкина и наказать его «преступления», добавляя, что следователи должны будут спросить, «каким образом и от кого они получали татарские имена»[205]
.В то время как Мазитов обращался в столицу, Алкин просил защиты от своего обвинителя у губернских властей. Алкин обвинял Мазитова в том, что тот оскорбил его жену. Мазитов обвинялся также в том, что бранил неких Сайдашева и Сагитова «неприличными словами», избил второго из них и в целом демонстрировал «буйный и строптивый характер». Далее, Алкин ответил на обвинения Мазитова, заявив, что разъезжал по краю ради визитов к родственникам. Он отрицал, что позволяет себе «толковать» Коран, и настаивал, что власти разрешили ему покидать место жительства. Отвечая на обвинения в торговле «святой водой», Алкин признавал, что три раза в год ездит в Чистополь молиться у гробниц, но отрицал, что собирает воду и раздает другим. Наконец он отверг заявление Мазитова о миссионерстве и утверждал, что несколько свидетелей могут выступить в его защиту.
Полиция собрала свидетельства у прихожан, мулл и православных священников в нескольких уездах губернии, но никто из них не смог подтвердить, что Алкин называл себя святым или распространял ложную интерпретацию ислама. Насколько смогли выяснить власти, единственным преступлением в этом деле было нарушение исламского закона Мазитовым, когда он собрал народ в мечети города Тетюши и заставил играть там музыкантов Одесского пехотного полка, расквартированного в городе. Мазитов заявил, что это было бы несовместимо с его должностью мухтасиба, и отклонил обвинение, указав на муллу по имени Бикташ Бихмухаметев, «ревностного последователя лжеучения Алкина». Опираясь на свидетельство командира полка, ОМДС заключило, что и Бихмухаметев, и Мазитов приходили к нему за музыкантами, но второй несет бóльшую ответственность. Мазитов как мухтасиб, «т. е. блюститель за исполнением закона Магометанского», должен был запретить музыку в мечети[206]
.ОМДС также постановило, что Алкин не нарушил священных законов. Некоторые крестьяне, по их утверждениям, знали (или до них доходили слухи), что Алкин собирал мусульман в разных селах и проповедовал завещание Негаметуллы Губейдуллина, покойного муллы из села Альметьево. Тридцать четыре последователя из девяти сел признали связь с Алкиным и объяснили, что они следуют учению, идущему от Губейдуллина. ОМДС со своей стороны не высказало никаких возражений против того, чему их учил Губейдуллин. В рапорте губернским властям объяснялось, что «они садятся для Богослужениа в кружок, рука с рукою, читают молитвы про себя с заклинанием (тауба), ничего дурного не делает, как то: не пить вино, ни воровать, ни развратничать и тому подобное, помогать ближним, совершенно не в противность Алкорана, ибо по закону Магометанскому, таковому учению, как показывают единомышленники Алкина, последуют только Суфи, т. е. Иноки, т. е. из Магометан, которые совершенно удалив себя от всех земных прегрешений, направляют путь свой на стези правды по Алкорану»[207]
.Таким образом, ОМДС в своей защите Алкина высказало общее одобрение этой форме суфийского благочестия. Но его расследование также показало, что некоторые мусульмане в этих общинах не разделяют его взглядов на ортодоксальность таких практик. Некоторые настойчиво именовали Алкина и его последователей «раскольниками», хотя не могли в удовлетворительной для властей форме объяснить, в чем те ошибаются.