За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Царские власти благодаря обращениям мусульман в полицию и судебные органы стали частью жизненной ткани общин мечетей. Споры о шариате начинались и заканчивались с участием уездных властей, которые курировали судебные расследования и обеспечивали исполнение указов ОМДС и других учреждений. Один спор в Симбирской губернии, запись о котором сохранилась в мусульманском биографическом словаре, иллюстрирует главную роль полицейских властей на всех стадиях конфликтного процесса.

В 1820 г. крестьянин по имени Сайид расторг брачный контракт со своим будущим зятем Меджидом. Когда Сайид не позволил своей дочери Биби Хабибе выйти замуж за Меджида, жених обвинил его в нарушении договора, санкционированного шариатом, и обратился за правосудием к уездному исправнику (начальнику полиции). Исправник организовал расследование и собрал у крестьян показания. После консультации с ОМДС чиновник потребовал, чтобы муллы помогли ему установить легальность контракта с точки зрения исламского права. Хотя муллы, по-видимому, пытались примирить семьи обрученных, посредничество не имело успеха, и муфтий Хусаинов постановил, что Сайид обязан отдать свою дочь Меджиду. Это решение должны были совместно донести до тяжущихся и осуществить муллы и полицейские служащие[252].

Такие практики ведения споров предоставили новые возможности женщинам. Как и в других мусульманских обществах, в Российской империи женщины, зачастую совместно со своими опекунами и родственниками, играли главную роль в тяжбах перед судами исламского права[253]. С 1820‐х гг. они использовали обращения к исламским судам, ОМДС, губернаторам и царю как инструмент для продвижения идеи о том, что ислам предоставил им особую защиту и права. Темы жалоб варьировали от неплатежа калыма до «неспособности к супружеской жизни». Например, в 1820 г. Биби Кыз Бике обратилась к муфтию с прошением обеспечить содержание со стороны мужа. Мукмина Урмаметова после смерти отца в 1838 г. обеспечила себе поддержку исламской иерархии в тяжбе против братьев о разделе наследства. Даже в пограничных землях женщины, в том числе казашки и бухарки, обращались к оренбургскому муфтию с просьбами обуздать жестоких мужей и инициировать развод[254].

Обвинения в жестоком обращении встречались чаще всего. Жертвы такого насилия, например женщина, которую похитили и засунули в зерновой закром на двенадцать дней, чтобы принудить выйти замуж за похитителя, иногда жаловались самому царю. Эти обвинения чаще передавались через полицию или суд, как в случае одной женщины в Пермской губернии в 1819 г., и обычно влекли за собой расследования и попытки мулл примирить супругов. Когда Алина Каринова из деревни в Красноуфимском уезде пожаловалась в ОМДС на то, что муж выгнал ее из дома, ОМДС приказало ближайшему ахунду Ахметшакиру Низаметдинову Ваисову «по обстоятельствам оной произвести справедливое разбирательство». Инструкция предписывала ему «примирить их добровольною сделкою и если они на это не согласятся, то постановить по оному, на основании шариата, свое решение, которое и объявить им чрез местное начальство»[255].

Имперский уголовный кодекс также запрещал мужьям «жестокое обращение» с женами. Однако понятия «увечья» и «жестокого обращения» все еще были плохо определены, на что указывали либеральные критики. В жалобах мусульманок встречались ссылки на статью 2075 кодекса законов. Но они также утверждали, что исламское право гарантировало защиту их тела и чести от избиений и оскорблений. Муфтий Сулейманов, описывая обязанности судьи, частично поддержал такое понимание, указав, что «по магометанскому закону мужьям не дозволено чинить своим женам побои до кровотечения тела с изломанием кости и дергать волоса». Такие нарушения подлежали телесному наказанию, хотя его должна была осуществлять полиция, а не клирики[256].

Многих этих женщин не останавливало то, что муллы не могли или не хотели гарантировать такую защиту. В 1842 г. Хамида Салихова из башкирского села Новое Балтачево в Оренбургской губернии обратилась к Николаю I с жалобой на жестокое обращение со стороны мужа. Она рассказывала, что вышла замуж четырнадцать лет назад «по добровольному своему согласию и родителей своих», вела «обоюдную жизнь» с ним и родила четырех детей. Жизнь Салиховой изменилась в 1837 г., когда, по ее словам, муж впал в «пьянство» и «начал причинить притезание».

Затем Салиховой удалось убедить местного ахунда развести ее, но муж стремился к примирению. Он клялся покончить со своим «пьянством, буйством и прочими законопротивными поступками», и Салихова согласилась, «из сожаления детей своих», вновь выйти за своего мужа «по долгу Алкорана». Но в этот раз она заключила с ним брачный контракт. В него входил пункт об автоматическом разводе (та’лик аль-талак), в случае если муж не сдержит слова[257].