За радугой

Вниз по лестнице. Я споткнулась и растянулась на ступеньках. Голова ударилась о бетон с жутким грохотом, и я ободрала подбородок. Кряхтя, я встала. И тут океан внутри меня покрылся пеленой шторма. Где-то в глубине души родилась ярость. Такая же ярость, как та, что захлестнула меня, когда я впервые прочитала имя Джеймса. Я осторожно дотронулась до саднившего подбородка и увидела на пальцах кровь. Посмотрела вниз, на кровавый отпечаток. Кровь была такая яркая и чистая, что слепила глаза. Я открыла входную дверь и вышла в ночную тьму. Я сложила руки и быстро пошла по улице. Пьяный мужчина с руками, почерневшими от грязи, спросил, как меня зовут.

Лола, подумала я. Меня зовут Лола. Я убью Джеймса, закопаю его тело в лесу, перееду в Теннесси, поменяю имя на Лолу и стану жить на ферме. «Убийство»! Слово эхом отозвалось в голове, и все поплыло перед глазами. Весь мир передо мной раздвоился. Я тонула в этом слове. И мне нравилось, что я чувствовала. Хотя одновременно я и ненавидела это чувство.

Пьяница задавал мне еще какие-то вопросы, но я думала лишь о том, как добраться до Джеймса – эта мысль крутилась в моей голове так долго, что зависла. Поэтому я не слушала, что он говорил, и прошла сквозь него. Я прошла по тротуару до конца квартала и вдруг поразилась – как такое может быть: пустая банка из-под газировки посреди улицы. Я прошла мимо, пытаясь не обращать внимания, потому что это только отвлекло бы меня, и тогда потребовалось бы слишком много времени, чтобы добраться до квартиры Джеймса, а значит, я бы замешкалась с его убийством. Я прошла еще квартал и увидела разбитый фонарь. Он меня так сильно раздражал, что я даже прикрыла глаза, чтобы больше не видеть его.

* * *

Я вошла в дом, где жил Джеймс, задыхаясь, с высунутым языком, как усталый пес. Над прихожей витала темно-синяя тень, как в сцене из фильма ужасов. Я увидела ряд белых дверей с огромными отполированными до блеска замками. Единственным цветным предметом в этом холле была раскатанная вдоль него красная ковровая дорожка, которая чуть оживляла картину. Я подошла к двери Джеймса и приложила к ней ухо. Тишина. Может, он спит или вообще не дома. Я медленно вдохнула и выдохнула. Потом постучала. Трижды. Выждала пару минут. Тишина. В квартире никого не было. Наверное, Джеймс сейчас на вечеринке у кого-то из друзей. Я с раздражением оглянулась вокруг себя. Я отошла на несколько метров, а потом бросилась к двери, пытаясь выломать ее. И еще раз. И еще раз ударила кулаками в деревянное покрытие со всей силы. И тут я вдруг заметила в углу пожарный щит с топором. Я подошла к топору, висевшему за стеклом, и с размаху выбила стекло. В руки впились крошечные осколки, но я была в таком состоянии, что боли не почувствовала. Я взяла топор. Почувствовала его вес – он был тяжелым, как золотой слиток. Теперь, пока он в моих руках, все будут мне повиноваться; моя сила неукротима. Внезапно я превратилась из бессловесного ничтожества в самую могущественную девочку на свете. У меня была вся власть королей и императоров. И никто не посмел бы отнять ее у меня. Я вернулась к двери, занесла над ней топор и вонзила его. Полетели щепки. Я чувствовала себя, как герой Джека Николсона в «Сиянии»[4]. В голове реальность и мечты слиплись, словно шарики мороженого в жаркий летний день.

* * *

Никто не прибежал на шум. Никто не пытался остановить меня или позвонить в полицию. Может быть, то, что происходило, было в этом здании совсем не редкостью. Может, люди испугались. Или, может быть, втайне надеялись, что однажды именно я приду убить Джеймса, прячась за дверью и тайно подбадривая меня.

А я снова и снова била топором по двери, снова и снова, пока не проделала достаточно большую дыру, чтобы пролезла рука. Я запустила ее в отверстие и отперла дверь изнутри. В горле пересохло, а губы были холодны как лед.

Квартира Джеймса была на удивление аккуратной и чистой. Посередине комнаты стоял кожаный диван темно-красного цвета. На стене висел огромный плазменный телевизор. На кухне было чисто, а на вешалке в прихожей были аккуратно развешаны пальто. Меня накрыла волна злости. Я вошла в спальню и открыла шкаф. Все было таким чертовски аккуратным и безупречным, что у меня аж в глазах защипало. И я стала рвать его одежду. Вытащила шнурки из его модных туфель и завязала в красивые бантики. Потом разбросала обувь по всей комнате. Я выбрала самый красивый костюм и надела его. Закатала рукава и открыла тумбочку рядом с кроватью. Я взяла маркер и написала на стене: «Убирайся в ад!» Я вошла в ванную и сорвала занавеску. Обернула вокруг себя, как мантию. Ну и кто тут теперь крутой, а? Разве у Джеймса была мантия? Не-а. Не думаю. Я взяла бутылки с шампунем и гелем для душа и выбросила в унитаз. Со всей силы ударила по зеркалу, и оно треснуло. Трещины разошлись вдоль зеркала, словно паутина. На кистях выступила кровь. Но сейчас даже самая сильная боль была для меня, что муравьишка на тротуаре – настолько незначительной, что я могла бы кому угодно сделать плохо, и этот кто-то не смог бы постоять за себя.