За радугой

Я просидела там час и три минуты, пока не услышала, как автомобили полицейских умчались в ночь. Тогда я медленно поднялась с места. Ноги болели. Я не понимала, почему они не поднялись на крышу. Хотя… Не на крышу же я вломилась, а в квартиру Джеймса. Я поставила ногу на лестницу и начала медленно спускаться вниз. Прошла мимо квартиры Джеймса и всех других. Сойдя наконец на землю, я почувствовала себя другим человеком. Сильнее. Но внутри у меня была зияющая пустота. Я плотно обернула вокруг себя занавеску для душа и посмотрела на свою тень. Вышла в переулок. Побрела по пустынным улицам.

Я желала, жаждала его смерти. Его голос вызывал во мне отвращение. В моей душе бушевал гнев.

* * *

Я убеждаю себя, что во всем виноват мой мозг. Во всем виноват он – вышедший из-под контроля, опьяненный безумием. Однако я сижу перед вами, бессловесная, словно рыба, выброшенная на берег, и уже сомневаюсь в том, что была, когда все это совершила, не в себе.

Но я уже говорила и скажу снова, доктор: кое-что, некоторые вопросы лучше оставить без ответа.

23

На следующий день я села на тротуар за деревом возле магазина и стала ждать, когда кончится смена его хозяина. На щеке у меня был фиолетово-зеленый синяк: я вернулась поздно, и Дейзи слегка поколотила меня. Но мне это даже нравилось – синяк добавил лицу цвета, и я стала похожей на живую картину Пикассо. А Дейзи, дурочка, думала, что я буду смотреть на себя в зеркало и плакать дни напролет.

Я не отводила взгляда от двери несколько часов. Наконец, ровно в семь часов вечера, он вышел из магазина. На нем были куртка и армейский рюкзак. Я поднялась с земли, дала ему набрать дистанцию и пошла за ним. Я использовала те же маневры, что и тогда, когда следила за Джеймсом, – пряталась за автомобили, деревья, заскакивала в магазины, когда он оглядывался. Он остановился на автобусной остановке и сел на скамейку. Я подождала автобуса за деревом, и, когда двери уже почти закрылись, я ворвалась в салон, натянула на голову капюшон и просидела всю дорогу на заднем сиденье. В автобусе пахло грязью и сотнями запахов сотен людей, которые входили в него и выходили из него – утром, днем, в вечерней давке после работы. Проехав пару минут, я осторожно подняла голову. Он сидел рядом с пожилой дамой. У нее были седые волосы, кудрявые, как у барашка. Он посмотрел в окно. Я видела, как в его глазах проплывают окружающие пейзажи.

Автобус проехал еще несколько остановок, парень встал и, помахав на прощание водителю, спустился на улицу, и я помчалась за ним, выскочив из салона и так и не заплатив. Он снова пошел по тротуару, и я последовала за ним. Но он вдруг обернулся и посмотрел на меня.

Казалось, живот свернуло узлом. А сердце замерло. Внутри меня словно сначала натянули резиновую ленту от костей ног к черепу, а потом резко разрезали ее. Меня еще никогда не ловили на том, что я за кем-то слежу.

– А ты что здесь делаешь? – спросил он.

И хотя рот я открыла, оттуда не донеслось ни звука. Я попыталась восполнить пробел словами, но тщетно. Я сделала несколько шагов назад и умоляла про себя Всевышнего, чтобы тот помог мне раствориться и протечь сквозь асфальт, или чтобы вороны, летавшие вокруг, унесли меня в свое гнездо. Но ничего не случилось. Я опустила голову и уставилась на ботинки.

– Ты что, правда за мной следишь?

Я подняла голову, осторожно, робко, не осмеливаясь заглянуть ему в глаза. Иногда так делают животные. Думаю, животным я и была. Таким же грязным, таким же наивным, и мой хаотично устроенный, но четкий ум был так же соткан из отдельных фрагментов. Я спрятала руки глубоко в карманы.

Он не спросил, почему я молчу. Только сказал:

– Я Чарли.

Чарли. И протянул руку. Руку. Я всегда думала, что самое красивое в мужчине – это его руки. Руки, которыми можно покрасить белой краской стену с граффити. Руки, которыми можно носить деревянные и бетонные блоки, строить здания, офисы, рабочие места, налаживать жизнь. Руки, которыми можно чинить автомобили и мотоциклы. В которых можно держать красную розу. Писать на бумаге. Курить сигары. Потрясающе. Руки, которыми можно обхватить ладонь девушки и покрыть ее поцелуями.

Все это время я думала, что внутри меня что-то умерло. Моя кожа когда-то была яркой, а теперь стала матовой и бледной. Мои глаза, когда-то сверкавшие искорками и такие живые, теперь стали тусклыми, а взгляд – пустым. Мое сердце, когда-то выскакивавшее от полноты чувств из груди, почернело и сморщилось, словно изюм. Чарли протянул мне руку, и от всего его тела, словно лучи солнца, исходили невинность, искренность; у меня появился шанс спастись. Глубоко в душе я почувствовала, что сердце снова начинает биться в прежнем ритме. Артерии, вены, кровь снова наполнились жизнью.

Я пожала ему руку.

– А тебя как зовут? – спросил Чарли.