За растениями по горам Средней Азии

Но попробуем прикинуть. Из 6000 видов высших растений, обитающих в горах Средней Азии, примерно 12 процентов составляют злаки. Среди них не бывает ядовитых и очень мало сорных растений. Около 10 процентов всей среднеазиатской флоры составляют виды из семейства бобовых. И среди них очень мало ядовитых и сорных растений. Очень многочисленные в Средней Азии представители семейств сложноцветных, маревых и крестоцветных — это около 30 процентов ее флоры. Около половины этих видов — ядовитые и сорничающие, то есть лишь иногда выступающие в роли сорняков, растения. Почти нет вредных растений среди древесных и кустарниковых пород, а их в Средней Азии около 8 процентов от общего числа видов. По флористическому подсчету (очень приблизительному) получается, что полезных (или безвредных, индифферентных) растений как будто бы больше. А по массе? Таких данных пока нет. Есть подсчеты по пастбищам. Например, на пастбищах Западного Памира 78 процентов надземной массы травостоя приходится на непоедаемую ее часть и только 22 — на полезную в кормовом отношении. Но ведь среди непоедаемых есть полезные— лекарственные, дубильные и другие сырьевые растения. И индифферентные тоже. К тому же не учтена масса древесных, кустарниковых и многих полукустарниковых растений, тоже встречающихся на этих пастбищах. Кроме того, сухой климат Западного Памира препятствует развитию сочных поедаемых трав, и в этом смысле пример не показателен. Уже в более влажном Дарвазе непоедаемая часть травостоя составляет не 78, а 43 процента. А в Западном Тянь-Шане по отдельным районам — всего 32 процента. Получается, что полезных растений все-таки больше. Полезных не в одном, так в другом отношении. За последние годы стали пускать в дело даже явно сорные, грубые, непоедаемые травы. Их силосуют, делают из них травяную муку, обрабатывают специальными дрожжевыми препаратами. И доля растений-друзей постепенно становится больше. Так оно и должно быть: ведь наши знания о растительном мире расширяются, а знания — они всегда на пользу.

ВЫХОДЦЫ ИЗ ПРОШЛОГО

Кохи-Ляль — это значит «гора драгоценных камней». Так называется и могучий горный хребет в северо-восточном Афганистане, и небольшой кишлак на советском Памире, на крутом берегу Пянджа. Название вполне оправданно: возле этого кишлака в давние времена добывали шпинель и рубины. Вот что писал в XIII веке об этих копях Марко Поло: «В той области водятся драгоценные камни балаши (то есть рубины. — О. Л.); красивые и дорогие камни; родятся они в горных скалах. Народ, скажу вам, вырывает большие пещеры и глубоко вниз спускается, так точно, как это делают, когда копают серебряную руду; роют пещеры в горе Шигхинан (Шугнан. — О. Л.) и добывают там балаши по царскому приказу, для самого царя…» Это писалось именно о Кохи-Ляле: в Шугнане больше нигде рубинов не добывали. Много легенд об этих копях ходит в пароде. Их содержание сводится главным образом к описанию той жестокости, с которой карались попытки утаить драгоценные камни от слуг тирана. Входы в старые заброшенные выработки до сих пор хорошо видны на склоне, метрах в трехстах от дороги, ведущей из Хорога в Ишкашим. Это — предыстория. А история — вот она.

Преимущество солидного возраста

В кишлак Кохи-Ляль мы приехали с двойной целью: поработать в березняках, почти повисших на крутом склоне возле родников, а заодно навестить работавших там друзей-геологов и проконсультироваться с ними насчет некоторых неясных для меня вопросов тектоники.

Работу мы закончили. Завершили деловые разговоры и неделовые тоже. Бодрящее холодное утро застало меня в палатке за сборами в обратный путь. Приглушенный транзистор голосом Левитана сообщал о продолжающемся полете Германа Титова в космосе. Настроение было отличное. Мои коллеги в соседней палатке еще изволили почивать — так мы называли это состояние после положенного для подъема времени. Будить я их не стал — машина за нами должна была приехать не раньше полудня.