К тому же, – думал он, разглядывая витрины, мимо которых шел (charcuterie26 с сырами пармезан, окороками из Сан-Даниеле, колбасками alia cacciatore27, бутылками хорошего шотландского виски и настоящего джина «Гордон»; лавок ножевых изделий; антиквара со старинной мебелью, старинными гравюрами и картами; второсортного ресторана, пышно разукрашенного под первосортный), а потом, приближаясь к первому мостику через один из боковых каналов, где ему надо было подняться по ступенькам, – я не так уж плохо себя чувствую. Вот только этот шум в ушах. Помню, когда он у меня появился, я думал, что в лесу гудят цикады; мне тогда не хотелось спрашивать молодого Лаури, но я все-таки спросил. Он ответил: «Нет, генерал, я не слышу ни кузнечиков, ни цикад. Ночь совсем тихая, и слышно только то, что слышно всегда».
Потом, поднимаясь по ступенькам, он почувствовал боль, а спускаясь с моста, увидел двух красивых девушек. Они были хороши собой и одеты бедно, но с природным шиком; они с жаром о чем-то болтали, а ветер трепал их волосы, когда они взбегали по лестнице на длинных, стройных, как у всех венецианок, ногах. Полковник подумал, что ему, пожалуй, не стоит глазеть на витрины, – ему ведь надо взобраться еще на один мост, пройти еще две площади, свернуть направо, а потом идти все прямо, пока он наконец не дойдет до «Гарри».
Он так и поступил, с трудом преодолев боль, двигаясь обычным размашистым шагом и только изредка поглядывая на прохожих. «В этом воздухе много кислорода», – думал он, подставляя лицо ветру и глубоко вдыхая.
Но вот он отворил дверь в бар «Гарри» и вошел туда – он и на этот раз добрался благополучно и наконец был дома.
Возле стойки он увидел высокого, очень высокого человека с помятым, но породистым лицом, веселыми синими глазами и длинным разболтанным телом, как у поджарого волка.
– Привет, о мой маститый, но нечестивый полковник, – сказал он.
– Привет, мой беспутный Андреа.
Они обнялись, и рука полковника почувствовала грубую домотканую шерсть нарядного пиджака Андреа, который тот носил вот уже лет двадцать.
– У вас прекрасный вид, Андреа.
Это была ложь, что оба они отлично знали.
– Еще бы, – сказал Андреа, платя ему той же монетой. – Никогда не чувствовал себя лучше. Но и вы прекрасно выглядите.
– Спасибо. Ох, и здоровы же мы, черти, всей земли наследники!
– Прекрасно сказано! Я бы не прочь получить в наследство хоть клочок земли!
– Что вы канючите! Дадут вам не меньше ста девяноста сантиметров земли.
– Мой рост сто девяносто пять, – сказал Андреа. – Ах вы безбожник! Ну как, все еще тянете лямку la vie militaire28?
– Тяну, но не надрываюсь, – сказал полковник. – Приехал поохотиться у Сан-Релахо.
– Знаю. Альварито вас искал. Просил сказать, что еще вернется.
– Хорошо. А ваша милая жена и дети здоровы?
– Вполне, просили передать вам привет, если я вас увижу. Они сейчас в Риме. Вот идет ваша девушка. Или одна из ваших девушек.
Он был такой высокий, что ему было видно даже то, что делается на улице; там уже стемнело; правда, эту девушку можно было узнать и в полной темноте.
– Пригласите ее выпить с нами у стойки, прежде чем уведете в угол, к своему столику. А ведь хороша, верно? – Да.
И вот она вошла – во всей своей красе и молодости, – высокая, длинноногая, со спутанными волосами, которые растрепал ветер. У нее была бледная, очень смуглая кожа и профиль, от которого у тебя щемит сердце, да и не только у тебя; блестящие темные волосы падали на плечи.
– Здравствуй, чудо ты мое, – сказал полковник.
– Здравствуй! – сказала она. – А я уж боялась, что тебя не застану. Прости, что я очень поздно.
Голос у нее был низкий, нежный; она старательно выговаривала английские слова.
– Ciao, Андреа, – сказала девушка. – Как Эмили и дети?
– Наверно, не хуже, чем в полдень, когда вы задали мне этот же самый вопрос.
– Пожалуйста, простите, – сказала она и покраснела. – Я почему-то ужасно волнуюсь, и потом я всегда говорю невпопад. А что мне надо было спросить? Ах да, вы весело провели здесь день?
– Да, – сказал Андреа. – Вдвоем со старым другом и самым нелицеприятным судьей.
– А кто он такой?
– Шотландское виски с содовой.
– Ну что ж, если он хочет меня дразнить, пусть дразнит, – сказала она полковнику. – Но ты не будешь меня дразнить, правда?
– Ведите его к тому столику в углу и разговаривайте с ним там. Вы оба мне надоели.
– А вы мне еще не надоели, – сказал полковник. – Но мысль у вас правильная. Давай, Рената, лучше сядем за столик, ладно?
– С удовольствием, если Андреа не рассердится.
– Я никогда не сержусь.
– А вы с нами выпьете, Андреа?
– Нет. Ступайте к вашему столику. Мне тошно, что он пустой.
– До свидания, саrо29! Спасибо за компанию, хоть вы и не хотите с нами посидеть.
– Ciao, Рикардо, – коротко сказал Андреа. Он повернулся к ним сухой, длинной, нервной спиной, поглядел в зеркало, которое всегда висит за стойкой, чтобы видеть, когда выпьешь лишнего, и решил, что лицо, которое на него оттуда смотрит, ему не нравится. – Этторе, – сказал он, – запишите эту мелочь на мой счет.