За Россию - до конца

«11 ноября 1943 года. Приходят все соотечественники каждый день... очень интересуются фронтом, но свои чувства по поводу советского продвижения мало кто показывает.

Краснолицый, здоровенный черноморский моряк, оставшись последним, спросил: «А вы как соображаете, может кто-нибудь Россию победить?» — «Нет, никто Россию не победит», — ответил Антон Иванович, подчеркнув слово «Россия». «И я так думаю, — сказал моряк, — счастливо оставаться, папаша. Может, вместе отселя в Россию поедем». — «Может статься, — улыбнулся Антон Иванович, — а может, меня пустят, а вас нет, или наоборот!» — «Всех пустят, чего там. Народу сколько выбили и переморили, вся страна в развалинах лежит, строить-то нужно будет? Все пригодимся. У нас руки вон какие, а у вас — голова. Всякий своё принесёт». — «Правильно», — обрадовался Антон Иванович, и они ещё раз пожали друг другу руки.

Старик, так много боровшийся за Россию, всю жизнь только о ней и думающий, и молодой парень, ушедший от злой жизни на родине, так малограмотный... поняли друг друга».

«14 ноября 1943 года. Вчера русских солдат ещё прибыло. Говорят, и Бордо, и всё побережье будет занято этими войсками, которые, не знаю, как и назвать, «наши», когда они не «наши», немецкие, когда они не немецкие, а наймитами звать язык не поворачивается, да и по сущности это неправда...»

Деникин тяжело скорбел о судьбе русских военнопленных. Он знал, что, попав в плен, русские сразу оказывались в условиях, неизмеримо худших, нежели пленные других воюющих стран. Один француз говорил Антону Ивановичу: «Русских пленных легко узнать по их глазам: в них страдание и ненависть».

Ещё бы! Деникин был хорошо наслышан о несусветной грязи и зловонии в бараках, где содержались русские военнопленные, о том, что эти бараки часто не имеют крыш, люди получают всего сто граммов хлеба в день, горячую грязную бурду из картофельной шелухи. И эту бурду пленные хлебают из консервных банок, а то и из своих шапок. А порой и просто пригоршнями. Среди пленных свирепствует дизентерия, трупы постоянно выносят из бараков. Самое страшное и несправедливое было в том, что советское правительство всех пленных, независимо от того, сдались ли они добровольно или попали в плен ранеными, считало дезертирами и предателями: их заносили в списки НКВД. Их семьи лишались продовольственных карточек и тоже подвергались преследованиям. Неудивительно, что некоторые пленные соглашались надеть немецкие мундиры...

Антон Иванович любил беседовать с русскими солдатами, а они, в свою очередь, тянулись к нему. Германское командование строго-настрого запретило солдатам посещать частные квартиры, но многие из них, несмотря на запрет, пробирались впотьмах через заднюю калитку и даже через забор, чтобы, как говорится, отвести душу и получить хоть какую-то информацию.

Солдаты засыпали Деникина вопросами. О чём только его не спрашивали!

   — А далеко ли отсюда до испанской границы?

   — Сто километров, — отвечал Антон Иванович.

   — И всё лесом?

   — Последняя треть пути безлесная.

   — На границе французы?

   — Нет, границу охраняют, и весьма бдительно, немцы.

Находились и такие, кто спрашивал напрямик:

   — Скажите, господин генерал, почему вы не идёте на службу к немцам?

Казалось, Деникин был рад этому вопросу:

   — Извольте, я вам отвечу: генерал Деникин служил и служит только России. Иностранному государству служить не будет!

Не зря, видимо, к нему относились с таким уважением!

Особенно любили русские, когда Антон Иванович собирал их вокруг карты.

   — Как вы думаете, вернёмся ли мы когда-нибудь в Россию?

Что мог ответить им этот странный эмигрант?

Были у него и споры с теми, кто пытался доказывать генералу справедливость коммунистических истин и восхвалять счастливую советскую жизнь. Деникин, опровергая это, старался оперировать фактами. В ответ его убеждали в том, что счастливая жизнь придёт в недалёком будущем, когда будет построен коммунизм.

Антон Иванович чувствовал, что все эти подневольные люди страшно тоскуют по родине и ненавидят гитлеровцев. Порой это прорывалось в открытую:

   — Вот придут союзники, перебьём немецких офицеров и вернёмся домой.

...Через несколько лет Деникин с возмущением узнал, что союзники передают всех русских военнопленных в Советский Союз, независимо от их желания...

В своём послании добровольцам-ветеранам Белого движения Деникин писал:

«Мы — и в этой неизбежности трагизм нашего положения — не участники, а лишь свидетели событий, потрясших нашу родину за последние годы. Мы могли лишь следить с глубокой скорбью за страданиями нашего народа, с гордостью — за величием его подвига.

Мы испытали боль в дни поражения армии, хотя она зовётся «Красной», а не российской, и радость — в дни её побед. И теперь, когда мировая война ещё не окончена, мы всей душой желаем её победного завершения, которое обеспечит страну нашу от наглых посягательств извне».

15

Когда большой эсэсовский начальник, вызвав Деникина к себе, сказал, что хочет познакомить его с бывшим советским генералом Власовым, Антон Иванович отреагировал чрезвычайно резко:

   — Власов? Не знаю такого генерала.