За Россию - до конца

В письме на имя посла я подробно рассказал о себе, об отношениях с Деникиным, о том, как коварно обошлась со мной судьба, и просил принять меня по вопросу хотя и личному, но тем не менее, как мне казалось, имеющему и определённое общественное значение. Теперь мне оставалось лишь терпеливо ждать ответа.

Ответ этот, к моему огорчению, долго не приходил. Надо ли говорить, в каком состоянии я находился, когда едва ли не через месяц после отправки письма в моей квартире раздался телефонный звонок. Звонили из посольства. Меня готовы были принять в назначенный день и час.

Я отправился по указанному адресу задолго до назначенного времени, боясь, что какие-то не зависящие от меня обстоятельства помешают мне прибыть вовремя.

К моему удивлению, меня не заставили ждать в приёмной, а тут же провели в небольшой, со вкусом отделанный кабинет. Я переступил его порог не без внутренней дрожи: момент в моей жизни был слишком ответственный. Ведь я вступал на территорию того самого государства, с режимом которого так отчаянно боролся Деникин и я вместе с ним. В голове моей мелькали самые дикие предположения, одним из которых было следующее: меня немедленно арестуют, «оденут» в наручники, и никто никогда не узнает о моём таинственном исчезновении. В памяти свежи были исчезновения Кутепова, Миллера да и многих других...

Из-за стола навстречу мне поднялся человек высокого роста, плотного сложения, весьма подвижный для его уже далеко не юного возраста, в очках. Несмотря на отсутствие внешнего сходства, мне почему-то сразу вспомнился Дзержинский тогда, в восемнадцатом году, на Лубянке. Правда, во взгляде этого человека не было приглушённого фанатичного блеска, характерного для Дзержинского. И всё же я внутренне поёжился, почти точно так же, как в тот памятный день.

Меня удивило то, что сотрудник посольства при моём появлении встал, ведь он мог бы принять меня и сидя, подчеркнув этим свою значимость и сразу же как бы указав мне на то место, которое я занимаю в современном советском обществе. Однако он пожал мне руку и пригласил сесть, после чего вновь занял своё место за столом и некоторое время молча смотрел на меня, словно стараясь понять, что я за человек.

— Меня зовут Владимир Юрьевич, — наконец представился он. Голос его был хотя и резковат, но приятен на слух.

Я встал и вытянулся по-военному:

   — Поручик... Виноват, бывший поручик Бекасов!

   — Господин Бекасов. — Он жестом руки возвратил меня на место. — Мы приносим свои извинения за то, что несколько затянули с ответом на ваше письмо. Надеюсь, что вы примете во внимание обстоятельства, которые...

   — Несомненно, несомненно, — торопливо заверил его я, чувствуя, что в моём голосе вопреки моей воле зазвучало явное подобострастие. — Я понимаю...

Мне показалось, что Владимир Юрьевич слегка улыбнулся. Я заметил, что на столе перед ним лежит папки, в которых обычно содержатся материалы личных дел.

Владимир Юрьевич указал на папку и сказал:

   — Здесь во всех материалах вы проходите как поручик Бекасов. Неужели генерал Деникин так и не повысил вам звание?

   — Никак нет, — поспешно ответил я. — Генерал Деникин ещё в двадцатом году произвёл меня в полковники, но, честно говоря, это звание не сыграло никакой роли в моей жизни. И я всегда предпочитал оставаться поручиком. Что может быть прекраснее того, что связано с молодостью!

Владимир Юрьевич слегка кивнул массивной головой. Что-то в его лице, заострённом книзу, было от библейского пророка, от иконы, и мне подумалось о том, насколько его внешний вид не соответствует привычному образу дипломата.

   — Молодости можно только завидовать, — откликнулся он. — Однако я готов выслушать вашу просьбу.

Стараясь подавить волнение, я начал было рассказывать свою историю, начиная с восемнадцатого года, но Владимир Юрьевич мягко прервал меня:

   — Всё это нам достаточно хорошо известно, И то, что ВЧК заслала вас в штаб Деникина, и то, что в результате вы перешли на сторону, скажем так, противника советской власти, а затем эмигрировали вместе с ним. Вероятно, вы и сами сознаете, что на вас лежит тяжёлая вина за нарушение своих обязательств.

   — Да, эта вина не даёт покоя моей совести, — искренне признался я.

   — Это признание делает вам честь. Кроме того, мы знаем и то, что вы не принимали деятельного участия в попытках определённой части белой эмиграции покушаться на завоевания социализма в СССР.

   — Я чрезвычайно признателен вам за точную оценку моего поведения за рубежом. — У меня появилась надежда на то, что посольство окажет мне какую-то помощь. — Позвольте изложить вам суть моей просьбы.

И я рассказал о том, при каких обстоятельствах много лет назад потерял жену и, возможно, ребёнка и о том, что, если это возможно, хотел бы поехать в Москву и Новороссийск, чтобы попытаться разыскать их или хотя бы узнать об их судьбе. Кроме того, я сказал о своём желании передать в советские архивы многочисленные материалы о Деникине, имевшиеся в моём распоряжении.

Владимир Юрьевич терпеливо слушал меня.