За рубежом и на Москве

Наступила ночь, тяжёлая, мрачная. Яглин лежал на своей постели с открытыми глазами и думал свои тяжёлые думы. Что делать? Что выбрать? Ехать на родину, в Москву? Там остались старик отец, незаконченное дело мести, не отплаченная врагу гибель невинной сестры. Но зато здесь остаётся любимая девушка, с которой он впервые увидал свет. Остаться здесь? Сделаться беженцем со своей родины, бояться показаться на Москве? Но зато здесь он, быть может, опять найдёт свою милую, а с нею — радость, свет, счастье и любовь. Как быть?.. Что делать? И Роман до боли сжимал себе руками виски.

Наступило утро, и рассвет осветил бледное, измученное лицо Яглина.

— Слушай, Баптист!.. — окликнул он спящего солдата.

Тот открыл глаза и вопросительно взглянул на молодого русского.

— Я решился… я остаюсь… — глухо произнёс Яглин.

Любовь победила.

XVIII

Двадцать шестого сентября царское посольство выезжало из Парижа к себе на родину. Все были веселы, так как, пространствовав почти год по чужеземным странам, все сильно соскучились по родине и нетерпеливо рвались к ней. Даже Потёмкина и того захватило всеобщее настроение, так что он не обратил внимания на то, что и на этот раз, как и при въезде посольства в Париж, улицы были пустынны и только редкие случайные прохожие смотрели с любопытством на этих «полуазиатов».

— Домой, домой!.. Слава тебе, Господи! — весело говорил Прокофьич. — Не дали Господь и Пресвятая Богородица умереть на чужой стороне. И ты рад, поди, Романушка? — обратился он к Яглину, ехавшему вместе с Баптистом верхами.

— Рад, Прокофьич, рад! — весело ответил Роман.

— А как же, брат Романушка, та-то?.. Гишпанка-то? Забыл разве?..

— Ну, что помнить об этом! — тем же весёлым тоном ответил Яглин. — Разве у нас на Москве девок-то мало?

Ночь застала посольство около небольшой деревушки, на берегу реки. День был жаркий, и все утомились во время перехода.

— Пойду купаться, — сказал Яглин Прокофьичу. — Баптист, пойдём со мной!

Они оба ушли на берег речки.

Когда на другой день утром посольство стало сниматься, чтобы двинуться дальше, то подьячий обнаружил, что Яглина и Баптиста нет. Испуганный, он побежал к Потёмкину, чтобы рассказать тому об их исчезновении.

— Что за притча? — в недоумении сказал посланник. — Куда же они могли деваться? Не сбежал же Роман-то?

Стали расспрашивать остальных. Трое из челядинцев сказали, что они видели, как вчера Яглин и солдат пошли на реку, но позже не встречали их. Один же вспомнил, что вскоре после того, как они ушли, он услыхал чей-то крик с той стороны.

— Уж не потонули ли? — предположил Потёмкин и велел осмотреть берег реки.

Пошли искать и через несколько минут нашли на берегу платье Яглина и Баптиста.

— Утонул, сердешный! — завыл Прокофьич о своём друге.

Потёмкин опустил голову: его Настасья лишилась своего жениха и обрекалась быть «вековушей», «Христовой невестой».

Отслужили посольские священники панихиду по «усопшем рабе Романе», и через день посольство двинулось дальше, к себе на родину, в Москву златоверхую.

Часть третья «Заморский дохтур»

I

Пришедший из Англии корабль бросил якорь в виду Архангельска. Матросы покончили уже с уборкой парусов и занялись в ожидании приставов московского царя переносом на палубу товаров.

Около самого края стоял молодой человек с сильно загорелым лицом и русой бородой, одетый в немецкое платье и чёрную треугольную шляпу. Рядом с ним находилась молодая женщина с массой роскошных волос на голове и с нежным загаром на лице. Она зябла и куталась в тёплый платок: море лишь несколько недель тому назад очистилось ото льда, и пришедший к Архангельску корабль был первый в этом году.

Молодой человек задумчиво глядел на берег, где толпились любопытные горожане. Молодая женщина молча посмотрела на него, а затем тихо дотронулась до его плеча. Он вздрогнул и оглянулся.

— О чём ты думаешь? — спросила она.

— О чём? — переспросил он и, указывая рукою вдаль, на берег, продолжал: — Там — родина. Как-то она примет меня? Ведь я — беглец. За это мне могут снять голову.

— Разве я тебе не говорила этого?

— Да, я знаю. Но жить на чужбине тяжело. К тому же у меня на родине старик отец… неоконченное дело. Ради своего счастья, — при этом молодой человек нежно взял свою спутницу за руку, — я не мог покинуть всё это и остаться там, во Франции. Меня вечно за это мучила бы совесть.

— И я сама никогда не простила бы себе того, что ты ради меня оставил своё дело, — сказала женщина.

В это время к ним подошёл капитан корабля, высокий белокурый англичанин, и сказал:

— Мистер Аглин, сегодня вы оканчиваете своё водное путешествие и отправляетесь сухопутьем к московским дикарям.

— Да, мистер Джон, — ответил названный Аглиным. — Благодарю вас за все ваши заботы о нас во время путешествия.