За рубежом

"Сказать человеку толком, что он человек, — на одном этом предприятии может изойти кровью сердце. Дать человеку возможность различать справедливое от несправедливого — для достижения этого одного можно душу положить", — эти слова, написанные Щедриным несколько ранее и, по всей вероятности, порожденные мыслями о хождении в народ, пожалуй, в то же время как нельзя лучше выражают пафос книги "За рубежом", как и всего его творчества, призывавшего соотечественников не дать реакционному поветрию замутить в них человеческое.

В самом начале книги писатель замечал: "Я очень хорошо провидел, что процесс самосохранения окончательно разорит мой и без того разоренный организм", и эта, казалось бы, чисто автобиографическая деталь в итоге всего повествования наполняется иным, уже общезначимым смыслом, становится суровым предупреждением тем, кто в испуге вознамерился бы жить подобно премудрому пескарю из известной сказки сатирика.

Глубокая щедринская объективность в изображении тогдашней России, сила и беспощадность его национальной самокритики делают особенно убедительными и морально ценными суждения писателя об увиденном за рубежом — в отличие от многочисленных разглагольствований современных сатирику русских публицистов о "гнилом Западе", не способном — не в пример России — сказать "новое слово".

В отличие от них Щедрин никогда не сбрасывал со счетов то расстояние, которое уже прошла значительная часть Западной Европы по пути общественного развития, и с болью признавал, что его родине во многих областях еще предстоит наверстывать упущенное, начиная хотя бы с условий, в которых приходилось существовать ему как литератору: "…здесь, — замечает он, — с давних пор повелось, что человеку о всех, до человека относящихся вопросах, и говорить, и рассуждать, и писать свойственно. У нас же свойственно говорить, рассуждать и писать: ура!"

Вместе с тем писатель нимало не походил на тех своих праздношатающихся героев, которые, чувствуя определенное превосходство европейского образа жизни, в ответ на прямой вопрос иностранцев, русские ли они, стыдливо лепетали «да» и тут же лебезили: "Не хотите ли шампанского?"

И первой его сатирических когтей отведала бисмарковская Германия, в глазах многих «здравомысленных» его соотечественников после ее победы над Францией в 1870 году вознесшаяся на огромную высоту.

Ровно за треть века до появления "За рубежом" Герцен писал: "А впрочем, беды большой нет, если до Рейна ничего не увидишь… В Германии нечего смотреть. Германию надобно читать, обдумывать, играть на фортепьянах — и проезжать в вагонах одним днем с конца на конец".[2] Речь шла о ничтожестве гражданской и политической жизни страны, раздробленной на мелкие княжества и герцогства.

Во второй же половине века Пруссия под водительством своего "железного канцлера" Бисмарка объединила их и выдвинула Германию в первый ряд европейских держав, а ее победа над Францией в глазах русских реакционеров выглядела убедительным доказательством преимущества «дисциплинированной» нации перед нацией, «развращенной» парламентаризмом и прочими свободами.

Щедрин и ранее в своей публицистике решительно оспаривал подобный взгляд (например, в статье "Сила событий"). Непосредственное же знакомство с Германией обогатило его новыми наблюдениями, деталями и красками, позволило необычайно зорко увидеть грядущую опасность, связанную с прогрессирующим ростом немецкого милитаризма.

С присущим сатирику размахом гротесковых обобщений Щедрин писал, что "Берлин ни для чего другого но нужен, кроме как для человекоубивства" и "вся суть современного Берлина, все мировое значение его сосредоточены в настоящую минуту в здании… носящем название: Главный штаб…".

Прозорливо подмечено автором книги, что отныне и наука в Германии начинает тяготеть не к свободному исследованию действительности, а всего лишь к роли "комментатора официально признанных формул".

И это, разумеется, не мальчик без штанов, а сам сатирик его устами бросает собеседнику: "Только зависть и жадность у вас первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир".

Мальчик в штанах высокомерно доказывает, что подобная неприязнь исходит от «необразованных» людей, которые "все равно, что низший организм".

"Вот видишь… тебя еще от земли не видать, а как уж ты поговариваешь!" — ответствует «дуэт» мальчика без штанов и сатирика.

Какую историческую зоркость надо было иметь, чтобы разглядеть опаснейшие готовности «великонемецкого» шовинизма, когда его было еще поистине "от земли не видать", и чтобы предостерегающе предсказать, что и к собственному народу он обратится не менее звериным ликом, как о том было сказано еще в упомянутой статье "Сила событий": "…придут паразиты, соберут всех гессенцев и при громе пушек объявит: "Нет вам ни школ, ни университетов, ни Эврипида! живите без наук и литературы…" (или в другом месте той же статьи: "нет вам литературы кроме "Wacht am Rein"!" — то есть кроме шовинистической песни "Стража на Рейне").