За руку его держи

– Очень. У тебя?

– Нормальный.

Я хмыкнула от возникшей в голове шутки, но сдержалась.

– Выпить был повод?

– Да не особенно, просто последний день поездки.

– Но не день рождения?

– Нет.

– Хорошо. Мне не придется тебя поздравлять.

– У тебя будет пару месяцев для подготовки. А твой?

– Зимой. Ближе к концу.

– Значит, февраль.

– Точно. Холодный ветреный февраль.

Разговор плавно перетек в обсуждение погоды. Как жителям Петербурга и Лондона, нам было, что обсудить. Те, кто был в обоих городах, рассказывает, что они чем-то похожи. Широкие полноводные реки, Темза и Нева, пересекают оба города, вынуждая мосты тянуться к обоим берегам, соединяя человеческие судьбы. Европейская архитектура выделяет Петербург среди других городов России, рассказывала я. А он вдруг взорвался историями про самостоятельные поездки в центр города, как блуждал и терялся среди узких улочек, и вскоре перешел только на поездки в такси. Как опаздывал на последние пригородные электрички и ночевал у друзей или на вокзале. Или готовый к приключениям ехал автостопом в соседние селения, а потом в новых ботинках пробирался сквозь поля для скота со всеми вытекающими последствиями.

Том рассказал о той части Лондона, в которой он вырос, о тихом месте в сельской местности.

– Я бы хотел показать тебе родной городок.

Мы молчали, и я так явственно представила себя в той части света под промозглым ветром, пытающимся разогнать плотный утренний туман. Запахи фермерских хозяйств и близлежащих лесов смешивались в особенную атмосферу туманного Альбиона. Помню, еще в школе изучала карту Лондона и подумала, что наш город такой маленький и уютный по сравнению с ним. Все эти развязки и зоны создавали впечатление не столицы, а целой области. Хотя система электричек была мне хорошо знакома, как жителю пригородного Пушкина.

– Мне бы очень этого хотелось.

– Люблю возвращаться туда за тишиной и покоем.

– Понимаю. Я сама росла в доме за городом. Мы растили яблони, сливы и все, что могло уродиться, если лето было достаточно жарким.

– Это так мило.

– Дом стоял рядом с федеральной трассой, так что воздух не так чист, как бы хотелось, но все же свежее, чем в большом городе. Помню, очень боялась переезжать в квартиру, где соседи со всех сторон. А вдруг им бы что-то не понравилось: музыка слишком громкая, дети слишком шумные.

– Могу представить, – улыбаясь кивал он.

– Всегда хотела петь, но очень боялась, что кто-то услышит, как у меня не получается.

– О, ты поешь?

– Да. Я наконец-то пою, – на выдохе ответила я.

– Столько горечи в голосе. Сложный путь?

– Не сказала бы, что «сложный». Но каждый раз приходилось обходить препятствия, находить связи и много работать. На это ушло столько времени, что я готова была бросить, но вот еще один шаг делал меня ближе к мечте.

– Споешь? – попросил он.

– Сейчас?! – запаниковала я.

– Да, прямо сейчас, – сказал он и повернулся ко мне лицом. – Не похоже, что мы расстанемся в ближайшее время. Так что…

– Только не суди строго.

– Ни в коем случае! – сказал он, выпучив глаза, а затем улыбнулся (и мне показалось, с нежностью посмотрел на меня).

Эта песня полилась сама собой, мне даже не пришлось долго перебирать в голове собственный репертуар.

Раненная птица разучилась летать.

Ей ото всех бы скрыться и помечтать,

Ей б расправить крылья и за горизонт.

Мечты покрылись пылью, но появился он

И научил ее любить, гордо голову держать,

Он показал ей жизнь, чтобы больше не дрожать,

И лишь расправив крылья, стоит пройти,

Оставьте сожаленья, вам по пути –

За руку его держи!

Раненная птица научилась петь.

Исцелившись, сердце перестало болеть.

Страшно снова крыльям на сильном ветру,

Но шептал милый: «Я в тебя верю!»

И научил ее летать и быть собой,

И предложил ей стать его судьбой,

Ведь только вместе стоит идти.

Вдвоем за счастьем вам по пути –

За руку его держи!

Во время пения он отодвинулся к дальней стене и ушел в себя. Мне было не по себе, поэтому я либо закрывала глаза, либо смотрела в пол. Я пела на незнакомом ему языке, так что понять можно было, только открыв сердце. В какой-то момент он закрыл глаза и, казалось, внимал каждой ноте, будто знал, о чем я пою. Когда песня закончилась, он открыл глаза и долго смотрел на меня, не возвращаясь в реальность.

– Красиво. У тебя тонкий и нежный голос. Я сердцем чувствовал твои эмоции. Это было сильно.

– Спасибо, – пробормотала я, краснея. – Эта история обо мне, и мне трудно ее петь, зная, сколько боли в каждом слове.

– Я думал, это песня о любви, – сказал он с удивлением.

– Как ты… Песня именно об этом.

– Как звучит последняя фраза на английском?

– «Hold his hand»…

– Так и знал. Должно было быть что-то романтическое.

Он отвел взгляд, что-то живо представляя, а потом мечтательно улыбнулся.

– Твоя очередь, – сказала я, игриво шевеля бровями.

– Что?

– Покажи мне что-нибудь. Я тут душу перед тобой излила, теперь твоя очередь.

– А, ты из этих: ты мне – я тебе.

– Именно. И теперь я с нетерпением жду, что же ты мне покажешь.

– Вот черт, – произнес он смущенно. – Ладно, ладно, я тоже спою.

– Что?! Ты поешь? Почему я никогда не слышала?

– Ну… – пытался найти слова он.