Теперь Марья и Чащин смотрели друг на друга, и Дэн был готов поклясться, что с нежностью. А потом она вдруг прильнула к своему другу, и он, растерявшись, не сразу обнял ее. Так они и застыли под козырьком подъезда.
«
Дэну и правда хотелось выйти из тачки, эффектно появиться перед парочкой, с улыбкой благословить этих двоих или же ударить соперника – уже и мышцы непроизвольно напряглись на руках, но…
– Поехали, – только и сказал он, крепко сдерживая одно из самых темных желаний человечества. – Поехали отсюда, Игорь.
– В больницу? – не стал тот подкалывать друга, видя его состояние.
– Просто езжай прямо. Ненавижу дождь. Холодная мокрая скотина. – Дэн попытался согреть дыханием холодные ладони, а Игорь торопливо включил печку, хотя никогда не делал этого летом.
Дождь никак не прекращался, монотонно бубня свою заунывную песню.
Смерч прикрыл глаза. Наверное, когда-нибудь потом он узнает, что заставило этих двоих целоваться. Однако сейчас он уже сделал выводы.
Кровь на запястье продолжала сочиться и замарала длинный рукав его черной толстовки с капюшоном.
А узнает ли? Ведь часто бывает так, что о многих важных вещах мы остаемся в неведении долго, очень долго – и даже всю жизнь. И только после последнего вздоха открывается вся правда, но изменить прошлое тогда уже никто не в состоянии. Свое прошлое стоит менять тогда, когда оно еще было настоящим.
Мне казалось, что сегодняшний непрекращающийся дождь плачет за множество людей, в том числе и за Димку, с которым мы только что неловко распрощались.
– Маша! Маша! – услышала я, когда подходила к двери подъезда. Мы говорили еще не меньше часа, и, кажется, оба чуть-чуть успокоились. В Димкиных глазах все еще правила балом вина, но тревоги в них стало куда меньше. Кажется, ему, раньше всегда открытому и честному парню, действительно было очень тяжело нести на себе такой груз. Я не одобряла его поступков, но ведь друзей мы принимаем такими, какими они есть, со всеми их сильными и слабыми сторонами.
Я, со все еще колотящимся от пережитого сердцем, остановилась и оглянулась на Чащина, стоящего уже через дорогу от меня. Он сбросил с головы капюшон, не боясь промокнуть, и крикнул громко, перекрикивая шум грозы:
– Маша! А тетрадку… тетрадку по энглишу тогда не я нашел! Ее Смерч принес, а я просто передал ее тебе! Прости, что врал!
– Дурак! – крикнула я ему в ответ так же громко, заставляя себя улыбаться. – Чащин, ты… Идиот! И не смей грустить! Я буду проверять!
Он отвернулся, напоследок махнув мне рукой, а я так и не поняла, отчего его лицо мокрое.
А дома я просто свернулась калачиком на диване рядом с мамой, подложив ладони, сложенные лодочкой, под щеку. Она смотрела телевизор и ела клубнику – от нее я отказалась, потому, что есть не хотелось совершенно. Да и вообще ничего делать не хотелось. Хотелось в другой мир, честный и благородный, туда, где у Дэна не было тайн, где не страдал Димка, где не было никаких потерь: Лазурной и Черной, а Ольга Князева была взаимно влюблена в какого-нибудь хорошего парня. И где я, конечно же, была счастлива. Правда, сейчас казалось, что я и счастье – это параллельные прямые, которые, как известно, никогда не пересекаются.
– Маша, ну что такое с тобой? – спросила мама обеспокоенно. – Что случилось?
– Да нет, все хорошо. – Я взяла на руки проходящего мимо важного, как и всегда, котэ Ириску и прижала к себе, словно игрушку. Животное недовольно повело носом, мявкнуло что-то неразборчивое, но вырываться не стало.
– Но я же вижу, что не хорошо. Машенька, ну что, что у тебя за горе? С Денисом поссорилась?
– Ну так… немного. Мам, не спрашивай меня об этом, а?
Да, не спрашивай, иначе я буду психовать, а ведь я только что успокоилась.
– Хорошо-хорошо, – грустно улыбнулась мама и потрепала меня по ставшим более жесткими волосам, – не буду спрашивать. Вы молодые, у вас все самой собой разрешится. И не переживай ты так, у всех бывают и ссоры, и разногласия.
– Угу.
– Возьми клубнику. Бледная, как поганка. Витаминов не хватает. Только руки вымой, – не удержалась она от наставления.
– Не хочу.
– Возьми-возьми, скоро отойдет уже, ешь, пока свежая.