За Русское Дело на сербских фронтах

Какой-то тихий отрезок этой войны нам достался: редкие перестрелки, нечастые рейды, почти мирные караулы. Всё как-то неспешно, почти вяло. Тем не менее – кругом война и пули, несущие смерть, присутствуют: то цокают о камни, то подвывают над головой. Впрочем, пора избавиться от детско-киношного представления о том, что война – это вечное сражение, вечные яростные атаки, вечное размахивание знаменем и вечный шанс стать героем. В истории последних мировых войн полно примеров, когда на некоторых участках иных фронтов «позиционное затишье» длилось чуть ли не годами, и всё было как у нас: никаких атак и штурмов, только караулы, разведка, рейды, вечное окапывание. Правда, последнее у нас исключено: мы в горах, лопата входит в землю в лучшем случае на половину – дальше камень.

* * *

Сегодня в лагере событие – приехали телевизионщики. Не югославские. Наши российские, эсэнгэвские (язык всё-таки не поворачивается назвать их русскими). Белградские собкоры. Откуда и как узнали они о месте нашей дислокации – нам неведомо. Это странно, даже подозрительно. Сначала два этих шустрых паренька добрались до лесной казармы. Там как раз стояла на суточном отдыхе смена наших. На положай журналистов привез сам Мишка-командир.

Телевизионщики обошли весь лагерь. Снимали, записывали. Просили демонстрировать имеющееся в нашем распоряжении оружие. Только считанные единицы добровольцев, прикинув, что к чему, предпочли укрыться в палатках или под предлогом поиска дров скрылись из лагеря. Остальные из кожи вон лезли, дабы попасть в объектив. Сущие дети! Особенно усердствовали казаки. Они позировали от души и всерьёз. Поодиночке и погруппно. С оружием и без. Даже Володька-Кишечник, три четверти срока своей службы проболевший и находившийся в основном то в казарме, то в медсанчасти, облачился в пятнистую форму, затянулся ремнями, схватил в руки оружия столько, сколько смог удержать. Ради такого торжественного момента была водружена на голову и гигантская белая лохматая папаха с красным верхом.

Ничего порочного в желании молодых людей от души попозировать перед камерой нет, но буквально пару дней назад эти же люди с перекошенными от злобы лицами утверждали, что все журналисты – суки, что всех их непременно надо «к стенке». Вот так. Вчера мешали представителей этой профессии с грязью, а сегодня перед ними же заискивают, давя и толкая друг друга, лезут в объектив. Велика власть тщеславия. Позднее стало известно, что приемы работы этих телеребят более чем странны. Перед теми, кого застали на базе в казарме, они выставили несколько литров водки. Сами почти не пили. Когда собеседники дошли «до кондиции», были включены камеры и микрофоны, посыпались «очень конкретные» вопросы.

Какие бы цели телевизионщики ни преследовали, от соблазна попросить их помочь я не ушел. Эти ребята – единственный для меня шанс передать в Москву весточку о том, что жив-здоров. Уезжая сюда, родным я наврал, что еду по приглашению Белградского культурного центра в Югославию для сбора материала о народных промыслах, культурных традициях и т. д. Надеялся, что буду иметь возможность хотя бы раз в десять дней звонить в Москву. Наивный! Ближайший населенный пункт, откуда можно дозвониться в Россию, находится километрах в шестидесяти от базы-казармы. Выбраться туда пока не представляется возможным.

Потому и пришлось едва ли не слезно просить наших белградских собкоров позвонить домой в Москву. Очень хочется, чтобы ребята мою просьбу выполнили. Пусть успокоятся сердца тех, кто меня ждет.

Удивительно, но телевизионщики знали мою фамилию и место прежней работы. Черт с ними! Пусть они знают мою биографию до последних мелочей. Со всеми грехами и ошибками. Только пусть дозвонятся в Москву!

* * *

Опыт, который мы получим здесь – уникален. Дай Бог не растерять его, не растранжирить на уголовщину. Не за горами время, когда этот опыт понадобится стране и нации. И тогда все мы, такие непохожие, с трудом находящие сегодня общий язык, снова соберемся вместе. Соберемся, чтобы выполнить большую работу по возрождению Отечества. Да, эта работа будет грязной. Здесь будет действовать принцип: «Кто, если не мы? Кроме нас – никто!» Мы готовы.

И каково будет лично мне с этим уникальным предельно конкретным опытом после возвращения домой? Как после «югославских впечатлений» переносить бесконечную патриотическую говорильню, как строить свои отношения с коллегами по патриотическому цеху, с сотрудниками редакции, которой уже отдал столько сил и времени? Ведь в ходе любой дискуссии, любого спора непременно будет возникать желание в качестве аргумента задать оппоненту три простых вопроса: «А ты там был?»; «А ты это видел?»; «А ты готов рисковать своей жизнью?» Не сомневаюсь, очень многие такие вопросы будут расценивать как запрещенный прием, как удар ниже пояса. Как бы мне тогда в итоге не угодить в число изгоев, в число тех, кто вроде как бы «свой», но при этом немного «не в себе» и при ком уже не любую тему можно обсуждать. «Славные» перспективы! Правда, для того, чтобы оценивать их, мне ещё надо вернуться!

* * *