За секунду до взрыва

Мы с Дедом лежали лицом в сугроб, руки за голову, недалеко оглушительно грохотал вертолет. Я не видела, но чувствовала нацеленный на меня автомат. Кто-то из солдат республиканской армии выворачивал мои карманы. Но самое удивительное, что страха не было, ни капельки.

А ведь еще три минуты назад, пока этот снежный гремучий вихрь, с криками: «лежать, не двигаться, стреляем без предупреждения», – не налетел на нас, я была просто парализована. Не страхом – ужасом. Семь часов вечера, отец Мартин ждал нашего возвращения до пяти. Мы в «курортной зоне» – обратно: через ничейную, поселок, лес, потом по Городу – часа три. В десять в Городе комендантский час. Да и кто вообще сказал, что мы доберемся до Города! Я выхватила из кармана мобильник. Сети, ясное дело, не было. А если бы и была – что, матери звонить, объяснять, что мы с Дедом, мол, тут в запретной военной зоне, выбраться не можем, пришлите за нами такси…

До «ничейной» мы добрались минут за пятнадцать. Отец Мартин явно был не в восторге от наших намерений, но больше не отговаривал. Ехали молча.

– Помните святого Марка? – непонятно спросил Дед, когда «бобик» остановился. Мимо меня он смотрел на Падре. Или не на него? И лицо у Деда было страшное, заледенелое – старое, с глубоко запавшими морщинами у рта и на лбу. Будто и правда – дед. И такое же лицо было у Падре. Навалилась ватная, вязкая тишина, как после близкого взрыва. Потом сквозь нее пробился бесцветный голос священника:

– Мальчик, этого не забыть. Потому я и здесь.

Не знаю, сколько мы сидели, съежившись, в холодной кабине.

Только выпрыгнув уже из машины, Дед, уже прежний, с оттаявшим лицом, даже улыбнувшись Падре, сказал:

– Спасибо вам, что помогли тогда с ворованной гуманитаркой. А мы быстро, не волнуйтесь так-то!

А потом было пустынное снежное взморье. Длинная улица, упирающаяся в набережную. Раньше здесь находились магазины, рестораны, гостиницы. Они и сейчас все стоят, никуда не делись. «Делись» только люди. Как ни странно, даже стекла в домах были целые и морозно переливались в отблесках неизвестно откуда возникавшего света. Дома казались абсолютно пустыми – да и откуда в них взяться обитателям? Может быть, и уцелевшие стекла только обман в прозрачной густой синеве.

Но фасады в любом случае абсолютно целые, не тронутые ни взрывной волной, ни запустением. Никаких тебе заколоченных крест-накрест досками дверей, амбарных замков. Можно даже подумать, что просто случилась авария – и свет всюду погас. А когда через пять минут – ну пусть даже через час – он появится, все будет как прежде. Санта с колокольчиком у «Детского мира», дорогие автомобили. Вокруг елки (не срубленной, а всегда растущей в центре площади) прыгает малышня в ярких курточках и срывает с ее ветвей серпантиновых змеек. И среди них – Дин. Я рванулась сквозь просквоженное редким снегом безлюдное пространство к темнеющей елке, под которой слышались детские голоса, голос Дина. Побежала, поскользнулась, упала. Снова побежала. Естественно, под ненаряженной елкой – никого. Только, бог весть откуда, колечко серпантина на снегу. Из прошлой жизни? Из параллельного пространства, где есть Дин, папа, сверкающий каток, смех и музыка?

Подбежал Дед, схватил за рукав:

– Знаешь что? Пойдем на каток!

Катка не было – и каток был. Снега по колено… Мы побежали через нехоженые сугробы к будке проката и раздевалке. Конечно, никаких коньков. Вообще ничего. Пустота и запах обледенелых пластиковых панелей. Да и зачем коньки, если все в снегу, а лед только на ступеньках? Слезы, только что слепившие глаза, ушли. Дышать стало легко – и ноги сделались легкими. И мы бегали по этому нехоженому снегу, орали, прыгали, кувыркались.

Сочельник – и я опять здесь, на катке. Я и Дед, с которым мы познакомились только три месяца назад. Ни папы, ни Дина, – да и как им прийти из того мира, за гранью? Ни мамы, ни брата Александра, которые остались в Городе, а значит, тоже почти за гранью. Но никакие тени прошлого мне не являлись.

А дальше – грохот, вертолет, крики, автоматы, снег, царапающий щеки…

Мы ехали по Городу в автомобиле с мигалкой и спецномерами. А Город сиял, мерцал и переливался всеми цветами радуги, как огромная рождественская елка. Какое уж тут затемнение! Такой иллюминации я и до войны не помню. Слева от меня сидел Дед, справа – брат Александр и мама. На переднем сидении – тетя Марина. Меня так стиснули, что я почти не могла дышать. Зато никаких других чувств попросту не осталось: ни страха, ни тревожного ожидания, что с нами, нарушителями времен военного положения, будет. Ни пьянящей радости от фантастического пустого взморья. От такого бесчувствия потянуло в сон. Тем более, теперь уже понятно: ничего не будет. И вот это самое настоящее рождественское чудо.