За секунду до взрыва

Я бросилась звонить Деду на мобильник. Все, включая связь, в этот чудесный рождественский вечер работало замечательно. Дед сперва отнекивался: Рождество – праздник семейный, причем здесь они с мамой. Но, узнав про утку, как-то стремительно объявился. Правда, без Марины.

Тут они наперебой и рассказали, что трансляцию прервали только на стадионе и государственном телеканале. А в интернете и на многих иностранных каналах она продолжалась. Так что миллионы людей узнали и о летнем заговоре, и о том, что произошло несколько дней назад в трамвае.

– В трамвае? – переспросила я, вдруг снова онемевшими и сухими губами.

– Ну да. Мы и ту запись тоже показали, – потупился Александр. И я обрадовалась, что не видела ее еще раз. А Дед побледнел и отвернулся.

– Ладно, не будем об этом больше. Лучше давайте поздравим нашу Марту. Она молодец! Вот такая у меня чудесная талантливая дочка, – сказала мама.

Мама? Мама, мамочка! И я плачу, и мама тоже плачет. И кажется, впервые за долгие-долгие месяцы – это были легкие слезы.

Совсем без «этого», правда, не получилось. Как выяснилось, концерт на стадионе (и его трансляция госканалом) возобновился. Вот только при абсолютно пустой вип-трибуне. Зато интернет и мировые новости гудели.

– Не требует особых доказательств, что данная акция – хорошо продуманная провокация сепаратистов и военных преступников из руководства РОСТ, цель которой – дискредитировать международные усилия по достижению мира, а также главных участников процесса: США и демократические силы в руководстве России, – вещал американский новостной канал Си-ди-си.

– Элементарная логика подсказывает, что они полные придурки. Или считают, что придурки – все остальные, – заключил Дед.

Александр ничего заключать не стал: просто расхохотался.

На Пятом российском канале повторяли запись в трамвае. На нас стало наплывать жуткое лицо Белоглазого. Брат торопливо щелкнул мышкой, прервав трансляцию.

А потом мы пошли спать. Как и в тот страшный вечер – после событий в трамвае, листовок и школьной линейки, в комнату к Александру. Только на этот раз были и тепло, и свет. И вечер был не страшным, даже счастливым. Мы хотели о чем-то поговорить, но, как и в прошлый раз, моментально заснули.

8. Новый год

Каникулы проходили в блаженном спокойствии. Казалось, все плохое осталось там, до Рождества. Давно закончились рождественские праздники, еврогости уехали, ни обстрелов, ни тревог, ни даже сильных морозов и перебоев с электричеством. Только мягкие снегопады, редкое солнце по утрам – и мои почти каждодневные визиты в Заречье.

Война, в отличие от праздников, конечно, не кончилась. Но все радовались этому необъявленному, и неизвестно сколько продлящемуся перемирию. Что касается скандала, то его постарались поскорее замять. Запись объявили подделкой, да только мало кто в это поверил. Госпожа Тод по-прежнему занимала свой пост. Только начальник нашей госбезопасности Лажофф то ли ушел в отставку, то ли получил другую должность.

– Как же так? – горячился Александр. – Будто ничего и не произошло. Ведь теперь все знают, почему началась война и осада и кто на самом деле в этом виноват. Все знают про провокацию.

– Вот вроде и умный вы человек, Александр, а юный еще и неопытный, простых вещей не понимаете, – вздохнул в ответ директор Силик. В один из каникулярных дней он пришел к нам – поздравить меня с победой. Так что разговор опять-таки происходил на нашей кухне. – Это начать кровопролитие просто. Многие ли помнят, с чего все началось? Многим ли это важно? Да и с чего, в самом деле, началось-то?

– Как с чего? С теракта на Празднике поэзии! Который вовсе не русские организовали, а наши же – вместе с госпожой Тод!

– Да ну? А может, с событий на Северной башне, с которой полицейские сбрасывали школьников? Или с закрытия русских школ? Или – с того, что называют «оккупацией»?

– А вы как думаете?

– Я думаю, началось, когда стали бередить давние, уже зажившие раны. Кому от этого легче или лучше? Каждый щитом выставлял свою правоту – и свои жертвы. Но тогда еще можно было остановиться. Пока не появились новые жертвы. И теперь у каждой стороны есть, за что мстить и за что ненавидеть, есть погибшие, униженные, страдающие, и наверняка еще будут. И есть страх – проиграть и остаться на милость победителю, который щадить не будет. А политики – у них свой интерес. Ты же заметил, – Силик вдруг перешел на ты, – что русские там, в России, не больше американцев обсуждают запись. Потому как провокацию-то вместе готовили. Все они – американцы, наши, русские – вместе! Но ведь и политики – они тоже не с другой планеты. Они, в общем, такие, как мы. Да-да, не возражай. Разве не наш народ голосовал за тех, кто обещал защитить от «пятой колонны»? Разве мы не боимся остаться сейчас без руководства и без покровительства Запада? Что с нами будет, если русские возьмут Город? Думаешь, они окажутся добрее и лучше нас?

– Раньше надо было думать! – Александру никак, видимо, не хотелось соглашаться, но и аргументов у него явно не было.