За семью замками. Снаружи (СИ)

Ум подсказывал, что в ответ на его вопрос надо бы возмутиться, но Агата внезапно почувствовала, что её, будто волной, накрывает желанием. Такой силы, что не справиться. Это гормональное. И еще немного потому, что она безумно по нему скучала.

Поэтому вместо возмущения с губ слетает какой-то неопределенный смешной звук…

Или не смешной, потому что Костя реагирует на него не ответным смехом и не улыбкой даже. Скользит носом по щеке вперед, целует за ухом сначала, потом ведет по шее, прижимаясь к месту соединения с плечом…

— Божечки…

Агата шепчет несдержанно, жмурясь, прижимаясь к нему теснее, сильнее впиваясь в плечи, а потом охает, потому что он отрывается, смотрит в лицо, ждет взгляда…

— Давай дальше. Мне ехать надо.

Говорит, наверняка видит, что во взгляде Агаты — разочарование. Но он прав. Спешить не стоит. И если в нем есть силы — за это нужно быть благодарной.

— Мне больше нечего сказать. Я хочу, чтобы ты меня уважал. Я не прощу измену. Ты должен пообещать мне, что не бросишь ребенка. А я… По-прежнему тебя люблю, наверное…

Особенно сложно дались последние слова. Но они слетели с губ — и стало как-то подозрительно легко.

А еще тепло, потому что Костин взгляд из делового, снова стал теплым. И губы снова дрогнули. И к её потянулись…

— Пиздец, как тебя люблю, Замочек. Просто пиздец…

Костя шепнул в них, улыбаясь, а потом уже поцеловал — пусть несмелую, но такую же улыбку в ответ.

Прошелся пальцами по бедрам вверх, сжал ягодицы, знал, что Агата, которая старается стать еще ближе, чувствует его возбуждение, переживает свое. Судя по всему — особенно сильное. Костя читал, что с беременными такое случается. Им сильнее хочется. Он вообще многое читал в последнее время. Как безнадежный мазохист, которому вряд ли светило вот такое утро. Но оно наступило.

Осознавая, что ему действительно нужно ехать, но если продолжать в том же духе — въедет он разве что в нее, Костя снова отстранился. Улыбался, скользя взглядом по тяжело дышавшей, порозовевшей и явно забывшей обо всем на свете Агате, потом прокашлялся…

— Я хочу, чтобы ты вернулась домой. В мой дом. Наш. Бой скучает… — реагируя на первые слова, Агата чуть нахмурилась. Упоминание пса заставило опустить взгляд уже пристыжено, закусить губу… — И я скучаю.

А потом взметнуть. Зеленые глаза светились сомнением и сожалением. В голубых снова просьба.

Он целый месяц держал себя в руках. Правда держал. И дальше тоже держал бы. Но она же не хотела, чтобы вместо Кости к ней вернулась бесхребетная мямля? И многое в нем — без изменений. Он хочет максимум. Он хочет получить всё и сразу. Он её по-прежнему до бесконечности хочет. Он всё такой же наглый победитель.

Её любимый жадный мальчик, которого жизни не хватит любить так, как он хотел бы.

Жизни не хватит, а её отдачи — вполне.

— Мне нужно время, Костя…

Агата решила сходу попытаться в компромиссы. И сходу же получила понимание, что… Нет. Не с ним.

— До вечера хватит?

Потому что Костя спросил, расплываясь в такой улыбке, что как бы Агата ни злилась, как бы ни прикусывала уголки, ее губы растянулись в ответ.

Они смотрели друг на друга.

Костин взгляд выражал наглую просьбу. Агатин — мнимые сомнения, потому что…

— Я просто по Бою соскучилась…

Ответить «да» гордость не позволила. А вот пробубнеть куда-то в Костину шею, снова обнимая его сильно-сильно, Агата посчитала допустимым…

А потом долго и вроде как незаметно улыбалась, когда он, смеясь, гладил по спине, чередуя поцелуи в висок и щекотку дыханием там же…

— Если хочешь — я сам заеду за тобой. Но это будет поздно.

— Не надо. Мы с Гаврилой… Мы поладили… Если он сможет…

— Это мы ещё обсудим, кстати… Как вы так поладили…

Агата услышала, переварить попыталась, смутилась немного.

Выпрямилась, глянула на Костю с прищуром опять… Поняла, что по его взгляду реально непонятно — это шутка или ревнует… А потом и вовсе подпрыгнула, потому что вслед за равномерными поглаживаниями получила неожиданный, пусть не сильный, но вполне звонкий хлопок по заднице.

— Ай! — возмутилась, толкая Костю в плечо, а тот только заулыбался сильнее, снова притягивая к себе, носом потерся, губами прижался…

Доволен, скотина.

Всё-то ему легко дается…

— Ты сам его ко мне подослал!

Агата зачем-то попыталась оправдаться, повысив голос, а Косте, кажется, привычно пох.

Он снова гладит, ластится, как самый настоящий то ли уже сытый, то ли еще недокормленный битый, но ласковый уличный кот.

Такой пакостный и одновременно такой любимый, что его просто невозможно не погладить.

— А знаешь, как завидно, Замочек… Ему тут чаи, значит… Дверь всегда открыта… А я, блять, ссу лишний раз написать тебе… Как пацан какой-то… Провинившийся…

— Потому что так и есть. Ты провинился…

Агата говорила тихо и без возмущения. Раз за разом водя по мужским волосам. Костя тоже не злился, просто делился. Замер, будто боясь спугнуть.

Ему всё нравилось. И ей всё нравилось. И это было так странно…

Они ведь те же… Он — всё такой же говнюк, разве что немного спеси меньше. Она — по-прежнему эгоистка, которая хочет чтобы её любили только так, как хочет она…