Под ногами валяется пачка презервативов, пробка и мюзле, на сиденье падает несколько кокосовых крошек, шампанское льется мимо кассы, когда Костя делает слишком резкие виражи, а в какой-то момент, когда в голове становится игриво-пусто, Агата взглядом спрашивает, можно ли, получив кивок, тянется к панели, чтобы включить музыку, делает сразу громко, открывает окно, пересаживается, сильнее съезжая. Так, что платье задирается, выставляет руку, чуть наклоняет бутылку, с восторгом следя за тем, как шампанское создает шлейф из капель, которые частично остаются на боку его бесценной тачки…
— Вот дурная…
На его комментарий Агате хочется реагировать только легкомысленной улыбкой. Дурная. Ну и что? Лишь бы всё не вылить. Поэтому Агата возвращает бутылку в салон, чувствуя, как ветер треплет волосы и ткань, запрокидывает голову, жадно глотает, осознавая, что, кажется, поймала свой личный идиотский идеальный момент. Неправдоподобно прекрасный. Своей полной свободы под его защитой.
Как оказалось, точка их назначения — это смотровая площадка, находившаяся на возвышении. Довольно далеко от города. Но идеально, чтобы смотреть на него… Словно на горящий ночными огнями муравейник.
Других людей здесь не было. Да и в целом место не казалось сильно обустроенным. Скорее заброшенным будто. Вероятно, о нем и не знал-то толком никто.
Но Костя знал. И привез.
Вышел первым. Дождался, пока Агата сделает то же самое. Ёжась, обнимая себя руками, озираясь…
Потому что даже под градусом, даже в самый-самый расслабленно-счастливый момент ей нельзя забывать о рисках.
Почувствовать себя почти так же, как в машине, она смогла, только убедившись, что они действительно одни.
Костя отвернулся, пошел в сторону хлипкого ограждения, которое скорее обозначало, где начинается резкий склон, а не спасло бы, споткнись кто-то и полети…
Агата не боялась высоты, но даже ей подходить к самому краю было немного боязно. А Косте — без проблем. Подошел. Встал. Засунул руки в карманы джинсов, смотрел перед собой…
Слышал, что Агата приближается, стуча каблуками, но не придавал этому особо значения. Так, будто… Ему привычно похуй. Есть ли она здесь.
Это даже успело сделать немного больно, но Агата взяла себя в руки. Остановилась рядом. Смотрела туда же, куда он…
Различала, что двигающиеся светящиеся точки — это машины. А менее яркие, неподвижные — здания. Отсюда город казался очень маленьким. И совсем не враждебным.
Будто игрушечным. Конструктор лего. А ты его властелин. Как хочешь — так построишь. И даже людей вроде как можно не бояться. Они же тоже маленькие. Кто-то не понравится — сожмешь двумя пальцами. Без жалости. Без угрызений совести. Без…
— Я когда-то вывел для себя идеальную формулу, как можно забить болт. На любое дерьмо. Независимо от размеров.
Костя заговорил, Агата застыла. Переварила, глянула на него.
Ее снова обволокло порывом ветра, захотелось сильнее обнять себя руками, а лучше прижаться к нему.
Но это как-то слишком романтично что ли… А они ведь не такие…
— Какую? — Агата спросила, делая еле-заметный микрошаг. Не для чего-то. Просто… Так был шанс, что его тепло станет ближе, и ей уютней.
Не ожидала, но Костя взялся за ее локоть, дернул на себя, сделал шаг назад, уступая свое место, сам же вжался грудью в ее спину, обнял своими руками поверх ее рук… Заставил затаить дыхание из-за того, как сходу стало тепло. Как хорошо стало…
— Нужно все сравнивать с масштабами вселенной. И тогда становится очевидно. Мы — пыль. Наши проблемы — пыль. Наши жизни — пыль. Мы абсолютно свободны в них, потому что от нас в итоге останется только пыль, как бы мы ни жили.
— Ты боишься смерти?
— Нет. Но я хочу жить. Потому что если я сдохну, кто тебя трахать будет? Ммм, Замочек? — Костя спросил, вполне осознанно сильней вжимаясь горячим пахом в ягодицы, ведя носом по щеке чуть повернувшейся девушки. Агата усмехнулась. — А знаешь, как это кайфово?
— Я серьезно, Кость… — И пусть мысли тут же поплыли, Агата попыталась вернуться к сути вопроса. Потому что сама она так и не смогла определиться. Были времена, когда боролась за жизнь отчаянно. Потом долго не могла разобраться, а зачем… Хотела умереть, жалела, что не умерла. Не истерично, не от отчаянья, а просто потому, что не видела ценности. Ни собственной. Ни окружающего ее мира. Потом же… Мысли пошли в другую сторону. Почему-то стало важно выживать. Вероятно, в ней снова заговорили инстинкты. Но что будет завтра — Агата не знала. И как будет вести себя, когда придет ее время — тоже. Допускала, что всё закончится как-то резко, а последним ее словом будет «блять», когда на голову обрушится кирпич или грохнется бутылка вина с полки. Единственное, чего Агате не хотелось — это мучиться. От болезни. Уж лучше, как с мамой случилось… Неожиданно, но… Последствия остались Агате, а маме — поглотившая пустота. Не рай и не ад. Конец приходит со смертью. Агата считала так.