За синим горизонтом событий

На все время обучения большая машина снова стала безжизненной, почти мертвой, сберегая уменьшающиеся жизненные резервы. Когда Джанин оказывалась в центральном веретене, она видела ее здесь, неподвижную, как брошенный людьми механизм. Правда, изредка на внешних сенсорах чуть менялись цвета, как будто Древнейший был на грани пробуждения. В таких случаях Джанин казалось, что машина следит за ней сквозь полузакрытые глаза. Когда это происходило, Хоэй и Тар старались быстрее покинуть зал. В такое время они не играли и не шутили. Но по большей части машина была совершенно безжизненна.

Однажды Джанин повстречалась возле нее с Вэном. Она шла к кокону, а он оттуда, и Хоэй разрешил им немного поговорить.

— Она страшная, — сказала Джанин.

— Я могу ее уничтожить, если хочешь, — по своему обыкновению похвастал Вэн, нервно оглядываясь через плечо на машину. Он сказал это по-английски и имел достаточно ума, чтобы не переводить фразу стражникам. Но даже тон его голоса заставил Хоэя забеспокоиться, и он заторопил Джанин.

Джанин начинали нравиться ее похитители, как может нравиться большая ласковая лайка, которая умеет говорить. Ей потребовалось немало времени, чтобы установить, что молодая самка Тар является именно молодой и именно самкой. У всех Древних лица были покрыты редкими волосами, все имели тяжелые надбровные дуги, которые есть у приматов. Но постепенно они становились индивидуальностями, а не просто представителями класса «тюремщик».

Самым крупным и внушительным из самцов был Тор, но это были лишь первые три буквы из его длинного и сложного имени, в котором Джанин смогла разобрать только слово «темный». Хотя имя не имело отношения к его масти — Тор выглядел светлее своих товарищей. Назвали его так из-за странного происшествия в детстве, когда Тор забрался в темную часть Неба, куда никто из его соплеменников никогда не заходил. Там было непривычно темно, и даже обычно светящиеся стены хичи почти не испускали света.

Тор имел обыкновение подстригать бороду, так что она свисала с нижней челюсти как два перевернутых рога. Он чаще шутил и старался, чтобы пленница разделяла его остроты. Именно Тор пошутил с Джанин, сказал, что если ее самец, Вэн, которого содержат вместе с Ларви, действительно бесплоден, он попросит у Древнейшего разрешения самому оплодотворить ее. Но Джанин не испугалась. И даже не почувствовала отвращения, потому что Тор походил на доброго сатира, и она считала, что понимает шутки.

Тем не менее Джанин перестала считать себя сопливой девчонкой. Каждый долгий сон делал ее все более взрослой. В снах она переживала такие сексуальные взаимоотношения, о каких никогда не слышала и не читала. Иногда она выступала в роли женщины, иногда мужчины, часто это было связано с болью и всегда заканчивалось одинаково — смертью.

Хоэй во время доверительного разговора объяснил ей что с живого человека невозможно сделать запись. Без тени иронии он рассказал ей, как вскрывают мозг и передают его содержимое машине. Во время этого рассказа Джанин стала еще немного взрослее.

Сны продолжались и становились все более странными и древними.

—Ты уходишь во все более далекие времена, — объяснил ей Тор. — А это, — он подвел ее к кокону, — самые древние и потому последние. Может быть.

Джанин задержалась у блестящего кокона.

—Ты опять шутишь, Тор, или, может быть, это загадка? — спросила Джанин.

— Нет. — Он с серьезным выражением лица обеими руками потянул себя за бороду. — Тебе это не понравится, Джанин.

—Ну что ж, спасибо.

Он улыбнулся, и в уголках печальных, мягких глаз показались морщинки.

—Это последний сон, который я могу тебе показать. Может быть... может быть, Древнейший даст тебе посмотреть собственный сон. Говорят, он иногда делает это, но сам я не знаю. Ни в чьей памяти такого нет.

Джанин невольно поежилась.

—Страшно, — призналась она.

—Меня самого он когда-то очень напугал, — проговорил Тор. — Но помни, Джанин, это только сон для тебя, и ничего больше. — Он закрыл над ней кокон, и Джанин несколько мгновений боролась со сном. Затем, как всегда, она стала проваливаться в бездонную пропасть и наконец оказалась в незнакомом месте и... кем-то совсем другим.

Когда-то жило некое существо. Самка. Но, если верить Декарту, существо было не «оно», поскольку осознавал собственное бытие и потому его вполне можно было назвать «она».

У нее не было имени. Среди соплеменников она различалась по большому шраму от уха до носа. Она получила его, когда умирающая добыча чуть не убила ее своим раздвоенным копытом. Рана зажила, но морду у нее искривило, и ее можно было бы назвать «Косая».

У Косой был дом. Совсем несложный. Всего лишь углубление в чем-то, напоминавшем заросли папируса, защищенное бугорком земли. Но Косая и все ее соплеменники ежедневно возвращались к своим домам-гнездам и в этом ничем не отличались от других живых существ. Правда, в другом отношении они были иными: для охоты и поисков корней они использовали предметы, которые не являлись частью их тел.