За сокровищами реки Тунгуски

Николай дышать боялся на черный, вороненый ствол маузеровского карабина. Каждое утро протирал его тряпкой, любовно отодвигал затвор и с восторгом смотрел, как удобно и быстро утопали в магазинной коробке пять патронов со страшными разрывными пулями.

А Хорьку оба мальчугана полюбили так же, как любили когда-то другую свою собаку — Буску.

■

Дунул попутный северо-западный ветер. На илимке подняли широкий четырехугольный парус. Парус надулся гигантским животом и легко потащил илимку. К полудню ветер окреп настолько, что белыми гребнями закипели волны, и судно неслось так быстро, что только мелькали береговые камни.

Все очень радовались — не надо было тащиться с тяжелой лямкой и километры бежали за километрами, не требуя людских усилий.

Путешественники отдыхали. Кто курил и разговаривал, кто занимался починкой разорванной обуви.

Петюха подкладывал дрова под большой медный котел, в котором варился чай, и собирался чистить картошку.

Пробежали лесистый мысок, и за ним ветер вдруг переменился и шквалом ударило сбоку. Илимку качнуло так сильно, что многие не устояли на ногах. Котел пролился и едва не обварил Петюху. Парус повернуло боком.

Рулевой делал тщетные попытки спустить его, но веревка застряла в блоке мачты, и парус не опускался.

Новый удар ветра повалил илимку на бок. Волна хлестанула за борт, потоком вкатилась вовнутрь.

Перепуганный Петя, не выпуская из рук ножа, приготовленного для картошки, как котенок, вспрыгнул на крышу к мачте подальше от коварной волны!

Рулевой топором отрубил веревку, но она застряла прочно и не спускала парус.

А с реки в пыли дождя уже мчался новый напор урагана. Тогда Петя ножом хватил веревки, привязывавшие парус к нижней рее[3]. В налетевшем шквале освобожденный парус со свистом взвился наверх и затрепетал гигантским флагом.

Илимка выпрямилась и вышла из опасного положения.

Петя был очень горд собой. Вот он какой! Даром что повар, а целый корабль от беды избавил!

Но о перепуге своем молчал…

■

Решили ребята устроить рыболовную снасть, которой промышляют по Енисею. Давно уже не было ни дичи, ни рыбы, а консервы приходилось беречь.

И принялись налаживать самолов под руководством опытного Володи.

К прочной нетолстой веревке привязали ряд шнурков с крючками. Шнурки сантиметров по 50 длиной. Вышло, что на каждый метр веревки приходилось по три крючка. Крючки были крупные, без зазубрин и острые как иголки. Навязав к поводкам, ребята подточили крючки подпилком. К основной веревке прикрепили каменное грузило.

— Вот, ребятки, — говорил Володя, — ежели бы теперь эту снасть да в воду пустить, то легла бы она на дно и никакого толку бы не вышло. А значит, надо к крючкам про-бочки привязать, чтобы держали они крюки на воде стоймя.

Так и сделали. И каждый крючок за изгиб приростили ниточкой к пробке.

Теперь самолов был окончен — на целых шестьдесят крючков!

Достали сухую ель, отпилили от нее сутунок величиною в шпалу и получился наплав.

Понравилась Николаю речка, глубоким устьем впадавшая в Тунгуску.

— Давай здесь самолов поставим!

Заплыли в лодке на стреж течения и перегородили устье крючками. Снасть утонула, и только привязанный к ней наплав указывал место, где был поставлен самолов.

— Утром вынем — посмотрим, — говорил Петя, — гребясь обратно на илимку, и рассказывал:

— Прибыльный этот способ, но только — хищнический. На самолов попадается стерлядь и осетр. Эта рыба ходит у самого дна, носом ил мутит и пищу себе отыскивает. И натыкается на крючок. Худо, что много при этом рыбы уходит израненной. Попадется плохо, раздерет себе бок и вырвется. И погибнет потом без пользы. Но по Енисею самоловами больше всего стерлядей и осетров ловят.

На берегу попался Николаю черный и блестящий камень. Руки пачкает, как карандаш, и легкий.

— Нет — не уголь, — решил Коля. — Давай профессору покажем!

Положил себе в карман, да и позабыл.

Утром, перед отправкой, поехали смотреть самолов, захватили с собой короткий багорчик, острый железный крюк, насаженный на шестик.

Поплавок был попрежнему на месте и, зацепившись за него, ребята вытащили конец веревки.

Первые семь крючков были пустыми. На восьмом, попавшись за брюхо, трепетала небольшая стерлядка.

— Вытягивай еще, вытягивай! — увлеченно настаивал Петя. Еще на трех удах оказались стерляди. Дальше пошли пустые крючки и осталось их всего четыре штуки, когда из-под лодки, покорно выплывая за поводком, в воде мелькнула огромная рыбина.

— Петька, багор! — еле успел выкрикнуть Николай.

Но рыбина болтнула хвостом, рванулась, лодку потащила вниз, веревка вырвалась из рук и один из пустых крючков ее глубоко впился Николаю в палец!

Вскрикнув от боли, парень успел перехватить поводок и сдержал тем крюк. Кровь полилась из пальца, ну другой рукой он поймал веревку и замотал за уключину. Рыба перестала тянуть, и лодка остановилась.

Выдернув крючок из пальца, Николай снова начал подтягивать к себе снасть, а Петюха стоил на борту, держа наготове багор.

Вот опять, медленно выплывая, показалась у лодки темная рыбья спина. Петя тихо подвел под рыбу багор и, что силы хватило, рванул его на себя.