За стеклом

Вот я и катался, скрипя от злости, проклиная все, что связано с идиотской придумкой человека скользит по снегу на двух дурацких деревянных палках.

Но, на третий день… да, случилось самое прекрасное, о чем только можно было мечтать. Мы с группой остановились на плато, где у нас предполагался обед в ресторане, там расположенном.

Тут мне и горы, и лыжи, и даже другие лыжники в своих ярких штуках, очень понравились. Как и в истории с приготовлением бутербродов-канапе из скумбрии, все лыжники быстро превратились в неопределенные яркие пятна, двигающиеся хаотично и что-то непонятное выкрикивающие.

Луковый суп я запил бутылкой розового вина. Не знаю, чем его запивают и нужно ли вообще его запивать. Просто схватил и в одно горло «раздавил» первую попавшуюся бутылку. Выпил быстро, отчаянно и злобно.

Второй бутылкой, красного, выбранного уже более «осознанно», под мясо, я наслаждался, чередуя длинные затяжные глотки с маленькими короткими «веселыми» глоточками, прихлебывая и посмеиваясь над тем, как мир преобразился, без сомнения, в лучшую сторону.

Третья бутылка, которую я выпил во время десерта, натолкнула меня на мысль, что лыжи – это в целом хорошо, просто надо вовремя обедать. Желательно даже начинать сразу – с обеда.

Я осоловело и радостно озирался по сторонам, не особо всматриваясь в «пятна», в основном говорящие на иностранном языке. В группе были французы, итальянцы и, непонятно откуда взявшиеся среди снега, да еще и на лыжах, бразильцы.

Но, все это было совершенно не важно, всего лишь ничего не значащие декорации. Взглядом я искал бутылки с чем-то, хоть сколько-нибудь похожим, на дижистив. Закончить такой приятный и долгожданный обед хотелось чем-то крепким. В конце концов, хоть и столкнувшись со значительными трудностями перевода, я выудил у владелицы ресторана бутылку егермейстера, которую выпил, запивая тягучим сладким кофе.

После такого «плотного» обеда, я вывалился на снег, толком не поняв, где гора, а где небо. Но, списав это на простую мысль, что в горах «такое» бывает, пошел, как мне показалось, по направлению к фуникулеру, рассчитывая вернутся в отель раньше жены и хоть что-то еще отхватить из бесплатной обеденной винной карты.

Но, тут мне в руки кто-то дал что-то инородное, неприятное и вообще, чуждое моему вальяжному настроению. Ощупав «это», я понял, что это мои лыжи, будь они неладны!

Дальше – хуже. Сквозь какие-то путанные объяснения, я понял, что на этой части горного плато нет фуникулера, и что какую-то часть склона нам придется спускаться на лыжах.

Похоже, в тот момент, мне в кровь попала обильная порция адреналина. Я даже стал снова различать, где небо, а где – горы. В результате этого тревожного осмотра оказалось, что «ле петит маунтион», о котором мне говорили, на самом деле, длинный и довольно ухабистый склон.

В конце концов, не став слушать чьи-то идиотские объяснения, я решил поступить, как в случае с бутербродами из скумбрии. То есть, принять еще на грудь, для крепости рук и смелости, а потом просто закрыть глаза и съехать с чертовой горы.

Ввалившись обратно в ресторан, я схватил недопитую компанией бразильцев, бутылку, выпил из горла все оставшееся. Потом подошел к краю склона, кое-как застегнул лыжи, закрыл глаза и… куда-то поехал.

Волна трезвости прошла по мне после первого падения. Точнее не пошла, а, со всей силы, – обрушилась. Я не знаю, падал я кубарем или скользил на боку. Единственное, что я помню, это какой-то скрип и хруст, издаваемый моими внутренностями.

Когда я очнулся и кое-как разыскал свалившиеся лыжи, то увидел, что вокруг никого нет. Вдалеке было что-то, похожее на маленькие флажки, но уверенности, что это действительно флажки, а не птицы, например, у меня не было.

Я разыскал лыжи, надел их и опять закрыл глаза, сгруппировавшись. На этот раз, волна накрыла меня еще быстрее. Кажется, я не успел проехать и десяти метров.

Так повторялось еще много-много, кажется, бесчисленное количество, раз. Страшное, опустошающее, оглушающе дикое количество раз, пока я, наконец, кубарем, не уткнулся в большой ангар, ведущий к фуникулеру.

Смеркалось. Тем не менее, в ангаре была очередь. Это была группа самых фанатичных лыжников, катающихся до последнего фуникулера. Среди них была моя жена.

– Я тебя не узнала в этой куртке. – весело сказала она. Но, я-то понимал, что куртка была здесь не при чем. Глаза-блюдца, бледное, несмотря на мороз, лицо, волосы, напоминающие лишайник, по которому проехала танковая рота.

Пока мы стояли в очереди, она, принюхиваясь, сказала:

– Ой, от кого-то выпивкой пахнет, где успели только…

– И не говори! – осуждающе пробормотал я, не в силах выговорить ничего более.

Выпивка внутри меня все так же была и, поэтому, пахла. Но, весь эффект от нее я потратил на десятки падений, крики, стенания и проклятия всего, что связано с горнолыжным спортом и снегом вообще.

В фуникулере я пригрелся, немного расслабился. Внизу проплывали потемневшие горы с редкими огоньками и черными ребристыми перелесками. Я тихо заплакал.