За стеклом

В этот момент раскрылась дверь лифта, появился Рансе. Он вышел один, с портфелем в правой руке, остановился, откинул назад голову, обвел глазами Лагардет, Дельмона, студентов, столпившихся у доски объявлений. После этой торжественной паузы он вступил в свое отделение, как король в свое королевство. Это был человек среднего роста, подтянутый, без единого седого волоса, темно-каштановая шевелюра, жесткая и вьющаяся, окаймляла его изрезанное глубокими морщинами лицо с черными блестящими и беспокойными глазами, носом картошкой и большим толстогубым ртом; желтизна кожи, свойственная людям с больной печенью, неудачно подчеркивалась темно-коричневым костюмом и галстуком, выдержанным в тех же тонах. Едва завидев его, Лагардет без всякого предупреждения бросила Дельмона и кинулась к мэтру. Почтительно склонившись над ним (она была на полголовы выше), она стала торопливо говорить что-то, чего Дельмон не расслышал, меж тем как Рансе, величественный и благожелательный, одобрительно кивал, улыбаясь своим большим ртом. Прошло несколько секунд, потом Рансе неторопливо направился к своему кабинету, подталкиваемый неотступно следовавшей за ним Лагардет, которая склонялась над ним с гибкостью лианы.

– Здравствуйте, Дельмон, – сказал он, останавливаясь.

– Здравствуйте, господин профессор, – сказал Дельмон.

Этот ритуал стеснял его, он находил его нелепым.

– Я прошу у вас извинения за опоздание, – сказал Рансе, перекладывая портфель в левую руку и учтиво протягивая правую Дельмону. – Господин декан задержал меня. И поскольку я уже злоупотребил вашей любезностью, не позволите ли вы мне принять Мари-Поль перед вами? У нее в половине десятого важная встреча, и она обещала мне, что будет кратка.

Дельмон посмотрел на Лагардет, но встретиться с ней взглядом ему не удалось. Она была полностью поглощена тем, что изливала на Рансе волны нежности и обожания из своих затуманенных очей. Рансе, обволакиваемый этой лаской, впрочем, не обращал на знаки поклонения никакого внимания. Он глядел в пол, ожидая с вежливым терпением ответа Дельмона, точно у того был какой-то выбор.

– Разумеется, господин профессор, – сказал Дельмон несколько холодно.

Рансе повернулся на каблуках и решительным шагом вошел в свой кабинет, Лагардет, согнувшись пополам, проследовала за ним.

– Как дела, старик? – сказал Даниель своим громовым голосом, надвигаясь тяжелым шагом на Дельмона из глубин коридора и протягивая ему свою широкую лапу.

Дельмон улыбнулся и дружески пожал ее. Внешность Даниеля совершенно не соответствовала его истинной сущности. Его голова финансовой акулы была устремлена вперед, тяжесть мясистого лица подчеркивал длинный крючковатый нос скупца, а между тем Даниель был на редкость бескорыстен, начисто чужд карьеристских помыслов и настолько презирал комфорт потребительского общества, что у него не было даже своей машины, – он приезжал в Нантер на метро, на поезде, в восторге от того, что может, по его словам, спокойно почитать.

– Плохо, – сказал Дельмон, – у меня была назначена встреча с Рансе, но Лагардет пролезла без очереди.

– Берегись Лагардет! – прогремел Даниель мелодраматическим басом, – Знаешь, как я ее называю? – продолжал он доверительным шепотом, слышным за двадцать метров: – Энзима!

Он громко захохотал. Дельмон глядел на него, не понимая.

– Энзима?

– Ну да, энзима, знаешь та, которая пожирает всю дрянь. – Он опять расхохотался, но вдруг затих. Он заметил напряженный и озабоченный вид Дельмона, взял его под руку и сказал на этот раз действительно тихо: – Старик, если тебе нужно чего-нибудь добиться от Рансе, действуй осторожно. Он на пределе. Взвинчен до последней степени. Травмирован «событиями».

– Будешь травмирован, если даже не пытаешься понять.

– О-о! – сказал Даниель. – Подозреваю, что ты неблагонадежен. Кто знает, уж не связан ли ты втайне с одной из пяти группок, которые подрывают основы?

– Их пять? – сказал Дельмон. – Так много?

– Анархи, троцкисты, прокитайцы.

– Пока всего три.

– Нет, пять, – сказал Даниель с компетентным видом. – Потому что существуют две враждующие между собой троцкистские группы и две прокитайские, готовые сожрать друг друга. Коммунистов я, разумеется, здесь не касаюсь, – продолжал Даниель с иронической улыбкой. – Это люди солидные, положительные, уважающие порядок.

– В сущности, я мало что знаю обо всех этих группках, – сказал Дельмон все также серьезно. – Но официальная политика по отношению к ним мне представляется безумием. По-моему, подавлять студенческое движение – значит загонять болезнь внутрь, вместо того чтобы взглянуть правде в лицо.

– И ты рассчитываешь высказать это Рансе?

– Почему бы и нет, если он спросит мое мнение? Я предполагаю, что Рансе способен на разумную дискуссию.