За стеной

— Когда наступают трудные времена, люди начинают верить всему на свете, чтобы потом можно было кого-то обвинить, — сказал Джейк. — Билл Кэйри — хороший человек, но из-за инфляции он стал неплатежеспособным. Я подозреваю, что он просто хочет продержаться какое-то время на плаву, и Мастер каким-то образом вселил в него надежду.

— Надежду, связанную с ненавистью, — огрызнулась Алиса Мэй. От воспоминания о Билле в красно-черной униформе глубоко на дне желудка Алисы Мэй снова зашевелилась тошнота. Это было хуже, чем тонатип Джейн. Реальнее, ближе. Это было неправильно, неправильно, неправильно.

Стук в дверь прервал беседу. Джейк и Стелла обменялись испуганными взглядами. Алиса Мэй нахмурилась, разозлившись на то, что ее приемные родители боятся простого стука в дверь. Прежде они так никогда не вздрагивали. Она вихрем кинулась открывать дверь и так быстро пронеслась через холл, что задела и уронила на пол портрет прадеда. Стекло разбилось, и рама разломилась пополам.

Снаружи никого не было, но под дверью лежала записка. Алиса Мэй подняла ее, увидела изображение красно-черного горящего факела и кинулась в дом, поспешно захлопнув за собой дверь.

— Мастер приезжает в наш город! Сегодня днем! — воскликнула она, махнув бумажкой. — На специальном поезде. Он будет выступать на вокзале.

Она провела пальцем под последней строкой.

— Тут говорится: «Все должны присутствовать», — мрачно произнесла она.

— Нам лучше пойти, — пробормотала Стелла. И Джейк кивнул.

— Что? — закричала Алиса Мэй. — Он всего лишь политик. Оставайтесь дома.

Джейк потряс головой.

— Нет-нет. Я слышал, что случается с теми, кто не приходит на его выступления.

— Мой дедушка был владельцем гостиницы, — мягко сказала Стелла. Она посмотрела на пол и стала подбирать осколки стекла и смятый портрет. — Мы не должны давать им повода трогать нашу семью. Мы должны быть там.

— Я не пойду, — заявила Алиса Мэй.

— Ты пойдешь, потому что живешь в этом доме, — рявкнул Джейк, редко терявший самообладание. — Я не хочу рисковать нашими жизнями и средствами к существованию из-за фантазий глупой девчонки.

— Я не пойду, — повторила Алиса Мэй. Она чувствовала себя удивительно спокойной, несомненно, более спокойной, чем Джейк, чье лицо вспыхнуло внезапным жаром, или чем Стелла, которая стала бледной, как смерть.

— Тогда тебе лучше уйти совсем, — с яростью сказал Джейк. — Уходи и ищи своих настоящих родителей.

Когда он это сказал, Стелла заплакала и вцепилась в его руку, но не возразила.

Алиса Мэй смотрела на них, на людей, которых она считала родными. Ей казалось, что все это происходит в кинетоплее, и все они находятся в ловушке сценария. В словах Джейка прозвучало подчинение неизбежному, но при этом казалось, что он и сам удивляется, произнося такие слова, также, как удивляются Алиса Мэй и Стелла. Алиса Мэй видела в глубине его глаз ужас и стыд. Джейк уже испугался того, что сделал, испугался, куда завел его страх перед «Слугами».

— Я уложу вещи, — сказала Алиса Мэй. У нее в глазах стояли слезы, и потому голос ее прозвучал как-то тускло. Она понимала, что все это сказал не настоящий Джейк. Он был человеком робким. Он не понимал, что значит — быть храбрым, и от собственной трусости мог убежать только в гнев.

Алиса Мэй не стала укладывать вещи. Она зашла в свою комнату, чтобы взять пару сапог для верховой езды, и поднялась на чердак. Она открыла сундук, с облегчением вздохнув, когда ни ремни, ни замок не оказали сопротивления, взяла коробку с надписью ПАТРОНЫ, поставила ее на пол, а рядом положила револьверы в кобуре и патронташ.

Затем она сдернула с себя нижнее белье и надела белое платье. Оно оказалось точно по ней. За год, прошедший после первого его осмотра, она так выросла, что две верхние, незастегнутые пуговицы могли вызвать крушение мыслей большинства мальчиков, которых она знала, и некоторых мужчин.

У этого платья был высокий вырез, перед тем, как разлететься складками, оно обхватывало грудь и талию, и было лишь на дюйм ниже колен. Жилет тоже был выкроен так, чтобы подчеркнуть фигуру. Странно, жилет был кое-где расшит ниткой из скрученных светлых волос такого же оттенка, как и ее волосы.

Платье было холодным, будто оно попало сюда из ледника. Температура на улице заставляла ртуть в стареньком термометре у дверей кухни держаться на самом верху, и на чердаке было душно. А Алисе Мэй в этом платье было очень холодно.

Потом она пристегнула кобуру и перекинула через плечо ремень ружья.

Коробка с патронами открылась с легкостью. Она содержала дюжину меньших коробочек из голубой жести. Почему-то Алису Мэй не удивили описания, которые были на этикетках. На шести коробочках было написано «Кольт, 45 четырехрядный серебряный крест» и на других шести — «Винчестер, 44–40 серебряная нарезка».

Она открыла коробочку для кольта. Толстенькие медные патроны были уложены свинцовыми головками вверх, но на каждой крест-накрест были проведены серебряные линии. Это было настоящее серебро. Патроны 44–40 были все из серебра.