За стеной из диких роз

Она лежала в кладовой под грудой обрушившихся на неё корзин и ящиков, волной хлынувших со сломавшейся верхней полки и сваливших хозяйку с ног. Женщина пыталась выбраться, одной рукой сжимая свою палку, а другой – вытащенное из завала одеяло. Подоспевшая Аннабелль быстро вытащила её из-под корзин, но устоять на ногах Селена никак не могла. Невооружённым глазом было видно, что каждое движение даётся ей с трудом и даже болью, но смириться с этим сама Селена не могла и продолжала, вопреки всему, двигаться и преодолевать мучившие её ощущения, ослепительно-яркими вспышками отдававшиеся во всём теле. Девушка подняла хозяйку и помогла ей добраться до постели. Женщина всё силилась встать, но Анна силой заставляла её оставаться в кровати до тех пор, пока Селена наконец не откинулась на подушку. Она отчаянно пыталась оставаться в сознании, пока Аннабелль кружила вокруг неё, определяя температуру и осматривая голову, лицо и руки в поисках каких-либо травм или признаков болезни. Анна панически ощупывала лоб Селены, пыталась говорить с ней, слушала звук её дыхания. Добиться ответа от женщины не удалось, уже через пару минут она провалилась в беспамятство. Аннабелль попросила детей принести кувшин с водой в комнату и приготовилась следить за больной на случай, если той вдруг станет хуже.

Послышался стук в дверь. С пронзительным «я открою» дети наперегонки бросились в коридор. Селена, казалось, слышала всё сквозь сон, она нахмурилась и замотала головой, точно пытаясь вырваться из объятий Морфея. Её лицо стало пунцовым от жара. Анна дала ей немного воды и промокнула лоб влажной тряпицей. Это было меньшее, что она могла сделать, и от этого Аннабелль чувствовала только вину. «Как мне помочь тебе?» — спрашивала она, глядя в измученное лицо очередного человека, нуждавшегося в помощи, но не желавшего её. В коридоре послышались голоса.

— Где мать? — раскатисто спросил Фильбер.

— Спит, — бросил ему Жак, он был уже готов закрыть дверь, когда мужчина вошёл в дом, всем своим видом давая понять, что дело, с которым он пришёл, крайне важное.

— Разбудите, — с невесомой нотой вежливости попросил он. — Будьте добры.

— Ей нездоровится, — нехотя сказал Жак, надеясь, что хотя бы это заставит незваного гостя уйти.

Но Фильбер только пожал плечами и прошёл в дом с видом полноправного хозяина. В общем-то, он им и был, старейшиной, вершившим едва ли не всё, что происходило в его деревеньке. Он вошёл в комнату, где лежала Селена. Присутствие Аннабелль его явно не обрадовало, но, увидев девушку, он с облегчением оставил маску вежливости, радушия и какого-никакого участия. Анна напряглась при взгляде на его преобразившееся, сделавшееся ещё более суровым и холодным, лицо. Идея принять беззащитный вид вспыхнула слишком поздно, в тот самый момент, когда девушка ответила вошедшему не менее воинственным взглядом, чем его собственный. Фильбер снисходительно улыбнулся. Этот человек обладал тем удивительным лицом, на котором любое выражение принимало оттенок оскорбления, и Анну от обиды удерживало только то, что этот мужчина ещё не успел сделать ничего, что могло бы превратить его в её врага.

— Не беспокойтесь, мадемуазель,— произнёс он с обыкновенным деревенским выговором, но при этом чрезвычайно важно, словно был на приёме.— Я пришёл с миром. И, к слову сказать, шёл я как раз поговорить с Вами. Не беспокойтесь, я человек сведущий, так что мы с Вами друг друга поймём.

Анна внимательно, едва ли не с подозрением, оглядела его и, вдруг опомнившись, дружелюбно улыбнулась. Она точно разом забыла все правила приличия, и вновь напоминала себе их вместе с тем, что должна быть несмотря ни на что быть весёлой и доброй. «Доброй»… За день это слово вовсе стёрлось из памяти, но, вспомнив о нём, о том, что это часть её самой, Анна вдруг ощутила спокойствие, о котором мечтала. Исчезли паника и волнение, она вновь стала самой собой, лишь неприятная глухая боль, точно трещинка в глубине души, всё ещё давала знать о себе.

— Я буду рада помочь Вам, — с готовностью сказала Аннабелль и перевела взгляд на Селену. — Я пока не знаю, что с ней. Судя по всему – воспаление, но я не могу определить, где, если она сама мне не скажет. А она, скорее всего, не скажет.

— Конечно, не скажет, — безо всякой жалости или сочувствия усмехнулся Фильбер. — У нас народ простой: умирать – так умирать. Вам бы смириться, да уехать. Если человек решил умирать, то как ты ни старайся – а своего добьётся.

— Она ведь совсем молода, — возразила Анна. — У неё двое детей, которых она любит.

— Ну, дети-то одни не останутся. Здесь всегда есть, кому за ними посмотреть. А Вы, — он сделал ещё один шаг в сторону Аннабелль, — чем Селену запирать, дайте ей дожить свои дни счастливо. Она уже смирилась, поверьте. Она мне как сестра. У неё и отец, и бабка рано умерли, рассыпались на глазах за пару недель. И она рассыплется.

— Как Вы можете так говорить? — громким шёпотом произнесла Аннабелль. — Вы предлагаете мне покинуть больного человека, которому я могу помочь? И после этого Вы называете себя человеком сведущим?