За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Спустя почти полгода сложных переговоров на церемонии подписания договора 8 декабря 1911 года в Цицикаре царила сердечная атмосфера. Несмотря на кардинально различавшиеся позиции, генерал-майор Павел Николаевич Путилов, возглавлявший российскую делегацию, высоко оценил ход дипломатических переговоров и продолжение «…еще более тесной дружбы на благо и процветание двух великих народов». Чжоу Шумо – губернатор провинции Хэйлунцзян, который возглавлял китайскую делегацию, в ответ высказал основное пожелание китайцев: «С этого момента, когда вопрос о границе разрешен и граница будет всегда соблюдаться, среди населения устранятся недоразумения и оба государства в своих сношениях, конечно, достигнут еще большего единения и поистине получится такая же взаимная близость соседних народов, как между флагами обоих государств в зале заседания»[236]. Такая возвышенная риторика не могла скрыть чувство глубокого недоверия, возникшее в ходе длительного демаркационного процесса. Местные жители теперь знали, что было «наше», а что «их». Пресса обеих стран высказывала опасения по поводу экспансионизма соседнего государства. Поселения, появившиеся в результате переговоров, едва составили линейную границу, и то, что стало границей, разделило национально территориальные государства, но не местных жителей. На практике же право было на стороне сильного. Казаки признавали новую границу, но, как мы увидели ранее в этой главе, многие не удерживались от проникновения на китайскую территорию.

Цицикарский протокол вступил в силу за несколько недель до падения маньчжурской династии. Вскоре стало ясно, что время подписания договора было выбрано неудачно. Фактическая демаркация новой линии границы у ст. Маньчжурия и земель, выделенных забайкальским казакам, была отложена на несколько лет из-за представлений о слабости китайской стороны, а это разожгло борьбу за владение этой, теперь «свободной» землей.

Русские в г. Маньчжурия игнорировали правила временного землепользования, введенные местными казацкими властями Абагайтуя. Вместо этого сотрудники маньчжурской российской полиции выгнали абагайтуйских казаков с их новых территорий и связались с монгольским руководством, которое пришло к власти после объявления независимости Хулун-Буира в начале 1912 года, попросив их об аренде территорий, которые по факту и так принадлежали России. Маньчжурские полицейские намеревались использовать эти земли для личного обогащения, сдавая их в субаренду по более высокой цене местным русским или китайцам. Скорее из выгоды, а не случайно монголы приняли оседлые представления о собственности на землю. Генерал-лейтенант Андрей Иванович Кияшко, атаман Забайкальского казачьего войска и забайкальский военный губернатор, был поражен этой практикой: «Подобное обращение, быть может, даже совершенно неожиданное для монголов, было ими, конечно, охотно использовано: они подняли голову и стали, хотя и по дешевой цене, сдавать в аренду всякие места, какие только просили у них разные русские подданные, проживающие на станции Маньчжурия. В своей любезности монголы дошли до того, что стали сдавать в аренду даже такие места, которые в споре с китайцем никогда не были, а всегда состояли во владении пограничных казаков Забайкальского войска»[237]. Не только военачальники призывали к скорейшему расселению казаков на этой территории для осуществления эффективного контроля границы и защиты новых приобретений. Заместитель председателя маньчжурского поселкового совета Яков Федорович Шардаков, например, заявил, что устал от постоянных разногласий: «Полковник Жданов с сотней казаков работал над проверкой границы около трех лет, переезжая с сопки на сопку, затратил на это дело более 40 000 рублей, а практического результата нет. Между тем на эти деньги можно бы прорыть канаву и тогда всякий мог уверенно сказать на чьей земле он находится»[238]. Только летом 1913 года российский вице-консул в Хайларе получил распоряжение договориться с хулун-буирскими властями об установке пограничных знаков, которые, в случае восстановления китайской власти, пришлось бы пересмотреть. Российское Министерство внутренних дел в начале 1914 года выделило пять тысяч рублей на установку двадцати пяти пограничных камней. 24 октября 1914 года казацкие командиры из Читы и представители местного казачества совместно проинспектировали новые пограничные маркеры и, наконец, закрыли вопрос о спорном землевладении[239].