За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Начиная с 1904 года китайское правительство восстановило караульные посты, ликвидированные российскими войсками во время Боксерского восстания. Монголы были освобождены от своих караульных обязанностей и заменены ханьцами. Такая ремобилизация повлекла за собой формальный переход от передвижной защиты с земледелием к стационарному контролю с фермерством. В 1909 году государство выделило средства для строительства новых военных поселений. Уже в 1910 году на расстоянии примерно от пятнадцати до шестидесяти километров друг от друга была развернута цепь из двадцати одного нового пограничного поста. Начиная с поста, расположенного напротив российской железнодорожной станции Шарасун, эта цепь протянулась до низовьев Аргуни. Содержание солдат на границе, по мнению властей, обеспечивало лучший контроль над перемещениями людей и товаров и, что особенно важно, не давало русским укорениться на китайской территории[219].

Идеи окружного интенданта Суна о новом пограничном режиме по большому счету копировали российскую модель. Семьи мигрантов расселялись в приграничных деревнях, способствуя непрерывной колонизации. Подобно русскому казачеству, мужчины были одновременно крестьянами и караульными, обеспечивая, таким образом, пассивную защиту границы и подготавливая землю для китайского фермера, который в скором времени превратил бы степь в пашню. Государство должно было поддержать эту миграцию, обеспечивая поселенцев домашним скотом и другим необходимым. В связи с изменчивыми географическими и климатическими условиями в регионе поселенцы должны были заниматься животноводством в верховьях реки, сельским хозяйством на среднем ее течении и лесным хозяйством в низовьях Аргуни. Сложности в привлечении мигрантов требовали усилий в рекрутировании глав новых поселений. Помимо этого, монголы, мигрировавшие на юг после строительства железной дороги, вынуждены были вернуться в окрестности станции Маньчжурия. Реализация этой меры обеспечивалась бы ежегодными проверками, осуществляемыми окружным интендантом[220]. Однако, несмотря на все устремления Сун Сяоляня, программа никогда не была реализована[221].

Вторым элементом принципа «возвращения прав и усиления границ», затронувшего территории вглубь Хулун-Буира, было выделение земли для культивирования китайским фермерам. Для этих целей китайские власти создали специальные бюро в поселениях Хайлар и Маньчжурия. Методы передачи собственности фермерам не всегда следовали букве закона. Сун, например, как говорят, передал землю нескольких знамен китайским мигрантам безвозмездно. Однако даже когда земля была получена законно, между кочевниками и новоселами не прекращались споры относительно ее цены[222].

Российские наблюдатели с самого начала были настроены скептично относительно результатов этой новой китайской политики расселения. Русский путешественник Вениамин Федорович Ладыгин примерно в 1910 году объяснил это так:

…все-таки и теперь еще, несмотря на стремления властей предпочтительно посылать на границу китайцев, преобладают монголы, которых земледелие не соблазняет и за которое они так и не берутся… Таким образом, несмотря на благоприятные сравнительно условия для разведения, например, овса и проса – земледелие здесь пока не привилось и земли ждут и будут еще долго ждать появления здесь земледельца настоящего, который явится сюда лишь тогда, когда все земли в центре провинций будут разобраны до последнего шана. Следовательно, нечего пока китайцам надеяться и здесь об образовании военных поселений[223].

Даже к 1920 и 1930 годам, спустя много лет с тех пор, как Сун Сяолян начал реализовывать эту политику расселения, в Хулун-Буире буквально не было ханьских китайцев-фермеров. Мы рассмотрим это подробнее в четвертой главе.

ЗАКРЕПЛЕНИЕ ГРАНИЦЫ: ЦИЦИКАРСКИЙ ПРОТОКОЛ

Ситуация на российской стороне Аргуни отличалась. Этнические русские населили берег реки в конце века. Российское государство поддерживало казаков. Вместе с тем Санкт-Петербург официально стремился сместить границу на восток. Основной аргумент, использованный российским правительством, заключался в том, что водные пути исторически меняли свое русло много раз.

Характер границы между Кяхтой и низовьем Аргуни после подписания договора 1727 года в теории оставался неизменным. Однако линии, прочерченные в пространстве и устраивающие когда-то дипломатов, больше не отражали местные условия. Топография местности в течение двух веков значительно изменилась. Даже основное течение Аргуни сменило русло, вызвав тем самым разногласия относительно принадлежности речных островков и песчаных отмелей. Кроме того, озеро Далайнор обмелело на юге, а река, соединявшая его с Аргунью и служившая для обозначения границы, пересохла[224].