За столетие до Ермака

– Вот он я! Коли дворянин не против, постою перед Богом за его правду!

Григорий Желоб кивнул судьям: «Согласен!»

Федька вперился в грубияна бешеными глазами – узнал. Не далее как на прошлой неделе встретил он Гридю ночью у стана. Шильник тянул в кусты упирающуюся остяцкую девку, намотав длинную косу на кулак. Федька с этим стыдным делом разбираться не стал, свалил шильника ударом кулака, а ратники, ходившие вместе с ним в дозоре, от себя добавили, чтобы впредь озоровать неповадно было. Докладывать воеводам о Гридиной провинности Федька не стал и об угрозах, которые тот посылал ему вслед, напрочь забыл – посчитал за пустое. А Гридя, выходит, злобу затаил… Хорошего же поединщика выставил вместо себя Гришка, такого же похаба! А может, оно и к лучшему, зараз с обоими посчитаться?!

И Федька поднял руку, соглашаясь на замену.

Не возражали и судные мужи. Оба искателя Божьего суда на замену согласны, зачем возражать?! К тому же Гридя Озяблый хоть нынче и шильничает, но сам из детей боярских, вроде бы не очень зазорно Федору Бреху с ним биться.

Бой случился на диво скоротечным. Едва Гридя набежал, размахивая секирой и выкрикивая бранные слова, Федька резко качнулся вперед, ткнул острием сабли ему между глаз, под нахлобученный шлем. Шильник упал навзничь, раскинув руки, и замер.

Федька дважды погрузил лезвие сабли в песок, чтобы стереть кровь, и пошел, не оборачиваясь на поверженного шильника, к судьям.

Решение судных мужей было единогласным:

– Божьим судом Гришка Желоб виновен! Отдаем его тебе головой!

– На что мне его голова? – презрительно сплюнул Федька. – Была бы голова добрая, а так – дырявая! – И добавил под хохот детей боярских: – Ведите его к большим воеводам. А там как решат – я согласен…

Только теперь, остыв и оглядевшись, Федька понял, что во время поединка на поле не было ни князя Курбского, ни Ивана Ивановича Салтыка. Как же так? Ведь известно, что князь ни одного поединка не пропускает, даже кулачного, а здесь Божий суд, а князя нет? Воевода Салтык говорил, что надобен войску славный рыцарский бой, напутствовал Федьку добрыми словами, а сам не пришел. Может, случилось что?

Непонятно было Федьке, обидно.

Но обижался Федька напрасно, просто не до него было воеводе, хотя и любил Салтык своего верного послужильца, беспокоился за исход поединка. Князь Курбский, узнав, что югорский князь Пыткей не явился на встречу, оскорбился и заперся в своей каморке, передоверив переговоры со старейшинами воеводе.

После Салтыку рассказывали, что буйный князь самолично изрезал ножом богатый кафтан, предназначенный в подарок Пыткею, в лепешку растоптал ногами предназначенный для него же серебряный кубок, а подарочную саблю велел Тимошке выкинуть за борт (саблю Тимошка пожалел, спрятал за сундуком, чтобы вернуть господину, когда тот поостынет). Так что пришлось Салтыку одному встречать старейшин, оделять подарками и везти на большой облас, к князю Молдану.

Все получилось, как было задумано. Большой князь Молдан встретил старейшин, сидя в кресле, величественный и невозмутимый. По бокам обского владыки стояли два урта-телохранителя с обнаженными саблями (то, что сабли были затуплены предусмотрительным Аксаем, старейшины не знали). Все трое были одеты нарядно и чисто, ничуть не хуже русских богатырей, которые сопровождали старейшин. Но даже не на богатую одежду больше смотрели старейшины – на лицо большого князя, сытое, лоснящееся, безмятежное. Не походил Молдан на пленника, скорее на почетного гостя. Старейшины повеселели. Выходило, что напрасно говорили, будто Молдан на цепи сидит и бородатые русские урты хлещут его ремнями. Старейшины выслушали большого князя со вниманием и доверием.

Доволен был и Салтык: Молдан говорил то, что ему было велено. Огорчен-де он отсутствием князя Пыткея, потому что хотел оказать ему гостеприимство и вместе плыть к великому государю закатной страны Ивану Васильевичу, покровителю обского народа. Скучно будет Молдану без князя Пыткея. Вместо него останутся на обласе уважаемые старейшины, по одному от каждого юрта. А остальные вернутся к Пыткею и передадут ему слова большого князя Молдана: «Когда установится для оленьих упряжек ледовая дорога, пусть соберутся вместе князья Асыка, Лятик, Екмычей, Лаб и Чангил и единодушным решением пошлют великих послов в каменный город русских, чтобы встать под высокую руку государя Ивана Васильевича и обязаться ясаком. Тогда вернутся вместе с послами сам Молдан, сыновья Екмычея и старейшины и будет мир для обского народа». И еще сказал Молдан, чтобы старейшины прислали на русские лодки гребцов, молодых и сильных, потому что предстоит далекий путь по реке, а русские воеводы торопятся.

Салтык с удовлетворением отмечал, что Молдан не забыл ничего, что ему было велено сказать. Покладистый старик, благоразумный. А как говорит, как говорит! Будто градоделец каменную стену выводит – каждое слово будто глыба, одно к одному ложится! Недвусмысленно, веско! Истинный князь! Недаром старейшины внимают будто гласу богов!