За свободу

Без единого звука, как пораженная молнией, она упала за его спиной на каменные плиты.

Всю дорогу до дома Стефана фон Менцингена он шел стремительным шагом, стараясь заглушить в себе тягостное волнение. У торговых рядов под навесом ратуши его окликнул, выглянув из своей лавки, возле которой столпились горожане, золотых дел мастер, один из приверженцев Менцингена.

— Господин фон Гейерсберг! Вы должны быть осведомлены. Неужели это правда?

— Что именно, любезный мейстер?

— Известие о кровавом побоище? — вмешался одни из горожан.

— Да, да, перебито четыре тысячи крестьян, — подтвердил хриплым голосом чахоточный гончар.

— Пусть говорит кто-нибудь один, — сказал Гейер и, обратись к золотых дел мастеру, продолжал: — Рассказывайте, в чем дело.

— А дело в том, господин рыцарь, — заговорил тот, — что оттуда прибежало несколько крестьян. Едва ноги унесли.

— Дело было под Кёнигсгофеном[125], — опять вмешался один из горожан. — Сражение затянулось до самой ночи.

— Да, под Кёнигсгофеном, — подтвердил мастер. — Город и все окрестные деревни в пламени.

При упоминании о Кёнигсгофене Флориана Гейера точно ножом полоснуло по сердцу. Но он не подал и виду и внешне спокойно произнес:

— Я ничего не знаю. Где беглецы?

— Бургомистр велел привести их в ратушу.

— Их всего двое, — послышалось сразу несколько голосов.

— У страха глаза велики, — заметил Флориан Гейер, подкручивая усы. — Прощайте, господа.

Рыночная площадь почти опустела от торгового люда. Толпа устремилась к ратуше и запрудила Дворянскую улицу. Флориан хотел услышать вестников несчастья своими собственными ушами. Люди, большей частью ремесленники низших цехов, предупредительно расступались перед ним, и вскоре он подошел к ратуше в тот момент, когда оттуда вышли оба крестьянина. Без шапок, в изодранной одежде, грязные, измученные, с посеревшими от пыли и пороха изможденными лицами и глубоко запавшими глазами беглецы внушали страх. Чтобы ничто не мешало им во время бегства, они побросали все оружие, кроме мечей. В паническом ужасе перед железными рейтарами Трухзеса они добежали до самого Ротенбурга, не считая себя в безопасности в своей родной деревне близ Игерсгейма. Это были ратники Тауберского ополчения.

По их словам, Трухзес, соединившись с пфальцграфом, напал на крестьян, ударив из Шюпфергрунда, в то время как те, заняв укрепленную позицию на горе повыше Кёнигсгофена, прикрыли ее сорока орудиями. Войска пфальцграфа, переправившись через Таубер, обошли город с двух сторон, а вслед за ними, несмотря на огонь крестьянских батарей, подошел и Трухзес с главными силами.

Сражение началось часа в четыре дня. О ходе событий у беглецов не было ясного представления. Среди сумятицы, начавшейся во время боя, они увидели, как канониры, перерезав постромки, побросали орудия и умчались верхом, подав этим сигнал ко всеобщему бегству.

— Трусы! Предатели! — загудела толпа, плотным кольцом окружив Флориана Гейера и беглецов.

— Да, предатели! — подтвердил один из них. — Они подкуплены Трухзесом. Готов прозакладывать голову, что это так. С самого начала наши пушки били слишком высоко.

В ответ на расспросы Гейера они сообщили, что Ганс Кольбеншлаг с большей частью тауберцев бежал во время отступления в рощу на холме и продолжал мужественно сопротивляться. Остальные тауберцы, числом около трехсот, добежали до лесу и были взяты в плен. Они оба, вместе с сотней товарищей, были отрезаны от Тауберского ополчения, но сумели благополучно пробиться и бежать. О судьбе Венделя Гиплера и Иорга Мецлера они ничего не знают. Не знают они и чем кончилось сопротивление Кольбеншлага. Ротенбуржцев во главе с Большим Лингартом и бретгеймцем Мецлером они и в глаза не видели.

Флориан Гейер отдал им бывшие при нем деньги и, возвысив голос, сказал, обращаясь не столько к ним, как к горожанам, стоявшим вокруг с удрученными лицами:

— Да, новости не веселые. Но война — что азартная игра. А это не последний наш ход.

И он направился к дому фон Менцингена. Прежде чем подняться к себе, он зашел на конюшню и приказал конюху немедля седлать коня.

Глава восьмая

Беглецы разминулись с ротенбургским отрядом. Охваченный зловещим предчувствием при виде кровавого зарева, отряд шел вперед без привалов, встречая на своем пути лишь толпы бегущих крестьян, которые кричали, что все погибло, что рейтары Трухзеса свирепствуют, как бешеные волки, и что Вендель Гиплер и Иорг Мецлер тоже бежали.

— Раз такое дело, раз крестьянское войско разбито и рассеяно под Кёнигсгофеном, чего ради переть на рожон и зря рисковать своей шкурой? — заявляли ротенбуржцы. Большой Лингарт яростно обрушился на них:

— Не верьте трусам! Позор тем, кто оставляет братьев в беде! Вперед! Вперед!

Но никто не поддержал его. Даже Леонгард Мецлер молчал. Тогда бывший ландскнехт, разразившись громовыми проклятиями, выхватил свой исполинский меч, врезался в толпу на своем сером жеребце и, ударяя плашмя мечом, пытался повернуть беглецов. Но устремившийся вспять поток был так силен, что увлек и его за собой. Все рвались назад, по домам.