За свободу

По нынешним понятиям было еще совсем рано. Дозорный на башне только что ударил в колокол семь раз, но все тринадцать досточтимых членов внутреннего совета в длинных черных мантиях и плоских черных беретах уже чинно восседали на массивных дубовых креслах за столом, покрытым зеленым сукном. Многие из них были бы не прочь в это утро подольше понежиться в постели, ибо накануне за обедом у первого бургомистра буйные духи искрометных вин — вюрцбургского, франконского и рейнского — сыграли злую шутку с благородными, любезными и милостивыми господами. К тому же подробное сообщение городского судьи Георга Хорнера о вчерашних беспорядках подействовало на ратсгеров далеко не успокаивающе. Правда, драки на рынках и ярмарках были явлением заурядным и не стоило придавать им большого значения, но Конрад Эбергард прервал судью, резко воскликнув:

— Вот плоды кощунственного брака клятвопреступного расстриги!

Глаза почетного бургомистра[37] Эренфрида Кумпфа вспыхнули, но Георг фон Берметер, питавший инстинктивное отвращение ко всяким ссорам и разногласиям и не упускавший случая выступить в роли миротворца, бросил на него умоляющий взгляд. Фон Берметер был единственным из членов внутреннего совета, который в глубине души склонялся на сторону Реформации.

— Но из сообщения явствует, что в затеянной драке повинны приезжие юнкеры, — заметил он.

— Что? Что? — негодующе воскликнул ратсгер фон Винтербах. — Если дворянин позволил себе подшутить над дураком, значит он затеял драку?

Эразм фон Муслор поднял свою белую пухлую руку, призывая господ ратсгеров к порядку.

— Дослушаем до конца, досточтимые господа!

Городской судья продолжал. Он сообщил, что канатный плясун и книгопродавец, у которого в свалке опрокинули лоток и потоптали товар, подняли большой шум на площади, взывая к гражданам, и требуют от магистрата возмещения убытков. Они просят разрешения войти и лично принести свои жалобы. С ними пришел и шут, который требует удовлетворения за пережитый испуг.

Досточтимые разразились хохотом: «Возмещение убытков из городской казны? Да они рехнулись! Пошлите их к юнкерам. Пусть те заплатят».

— Не подлежит никакому сомнению, что ответственность за убытки лежит на юнкерах, — заявил первый бургомистр. — Но люди поступили правильно, обратившись в магистрат. Они пришли в Ротенбург, положившись на наше обещание охранять спокойствие и порядок, и уплатили рыночный сбор за право заниматься своим ремеслом. Досточтимый совет должен согласиться, что их жалобы надлежит выслушать и поступить по справедливости. Скомороху за причиненное ему беспокойство я полагал бы выдать безотлагательно четверть гульдена из городской кассы. Поелику же установлено, что юнкеры фон Розенберг и фон Финстерлор нарушили общественный порядок, я считал бы справедливым наложить на них штраф в размере пяти гульденов с каждого и, помимо того, обязать их возместить городу ущерб и убыток, как происшедший, так и могущий в будущем произойти в результате вчерашних бесчинств.

Шепот одобрения пробежал вокруг зеленого стола, и городскому судье было поручено потребовать от пострадавших письменное заявление о сумме причиненных убытков. О молодых патрициях, подвизавшихся вместе с юнкерами, никто не проронил ни звука. Лишь Конрад Эбергард холодно заметил:

— Мне думается, что совет, столь единодушно вынесший свое решение, не менее единодушно убежден в том, что юнкеры из Гальтенбергштеттена и Лауденбаха не заплатят штрафа и не возместят убытков. Посему полагаю, что мы поступили неправильно, дав им уехать. Застигнутые на месте преступления, они подлежали городскому суду. Город имеет право лишить неприкосновенности всякого злоумышленника, укрывающегося в священных местах, будь то в храмах, монастырях и даже у алтаря.

— Это право предоставлено Ротенбургу договором, — закивал господин Эразм. — Но, досточтимый коллега, если мы прибегнем к этому праву в данное время, не даст ли это лишний козырь в руки еретиков, причинив тем самым ущерб нашей святой матери-церкви? Это вряд ли поднимет в народе авторитет благочестивых сестер, а нам, должностным лицам, — тут он бросил взгляд на почетного бургомистра, — не пристало лить воду на чужую мельницу. Я же полагаю, что юнкеры заплатят. Не пожелают они, чтобы перед ними захлопнулись ворота города как раз накануне карнавала, что было бы весьма прискорбно и для нас. Если я не ошибаюсь, у нас еще остается право апеллировать в имперский верховный суд[38].

— Имперский верховный суд?! — Эренфрид Кумпф даже подскочил на месте, но овладев собой, внешне спокойно продолжал: — Меня радует, что совет по справедливости удовлетворил книгопродавца и скомороха. И я тем более укрепляюсь в надежде, что совет поможет наконец одному из коренных граждан нашего города восстановить свои права, признанные имперским судом.

Ратсгеры в изумлении переглянулись. Кого он имеет в виду?

— Я говорю о суконщике Килиане Эчлихе, — пояснил он.