За свободу

— С вашего дозволения, ваша милость, едва ли, — возразил Венделанд. — Будь оно так, они бы ограбили труп. Это сделал подлый негодяй.

Старый слуга, отправившись на розыски своего господина, заблудился в лесу, но встретил лесничего, и когда тот выводил его на дорогу, оба они и наткнулись на тело Флориана Гейера.

Вильгельм фон Грумбах лишь молча пожал плечами и подошел к сестре, которая, услышав последние слова Венделанда, подняла голову и растерянно, невидящими глазами озиралась вокруг. Встретившись с ее сухим, воспаленным взором, юнкер невольно вздрогнул.

— Господь не оставит это убийство без отмщения, — сказал он. — Крепись, сестра. Предоставь мне заботу о погребении усопшего.

И, видя, что она не сводит с него застывшего, пристального взгляда, он тихо добавил:

— Подумай о том, что это печальное событие избавило его от позорной смерти на эшафоте, а тебя и нас всех от постыдного пятна.

Вместо ответа она закричала как безумная:

— Это сделал подлый негодяй! Ты слышал? — и без чувств повалилась на грудь любимого.

Ее крик остался навсегда в памяти всех, кто его слышал, а ее слова заронили подозрение, которое все разрасталось и набросило черную тень на имя Вильгельма фон Грумбаха. А гора в Грамшацком лесу, у подножья которой было найдено тело благороднейшего борца за свободу, получила в народе, за дело которого он сражался и пал, имя Гейерсберга.

Глава десятая

Ранним утром 28 июня дозорный на городской башне поднял тревогу криком: «Идут!»

Вмиг улицы Ротенбурга словно вымерли: торговцы закрыли лавки, жители разбежались по домам и заперли двери на засов. Ибо «шел» не кто иной, как его высочество маркграф Казимир Бранденбургский. Залив кровью и превратив в пепелище епископство Вюрцбургское, Трухзес повернул со своими войсками на Рейн, где крестьянская революция разгоралась с новой силой. Наказать Ротенбург он поручил маркграфу Казимиру и наследственному маршалу Иоахиму фон Паппенгейму. Даже у господ из внутреннего совета при этом известии дрогнули сердца, и ратсгеры поспешили отрядить Конрада Эбергарда, Иеронима Гасселя и еще несколько «именитых» навстречу маркграфу, шедшему из Бамберга, где он свирепствовал, как и в собственных владениях, не хуже самого Трухзеса. Но епископу Бамбергскому все было мало, и этот могущественный князь церкви, окружив себя палачами, предпринял самолично карательную экспедицию по епископству. Маркграф отказался принять делегацию ротенбургского магистрата и продолжал двигаться на Ротенбург. Лишь спустя несколько дней, в Бургбернгейме, он соблаговолил сообщить делегации о своем намерении расположиться со всей своей армией в Ротенбурге. Если его не впустят добром, он войдет силой. Его тайный секретарь, Антон Грабер, показал делегатам грамоту, каковою Георг Трухзес уполномочивал маркграфа Казимира и Иоахима фон Паппенгейма примерно наказать Ротенбург, предоставив им право «казнить смертию, налагать контрибуцию, конфисковать имущество и наказывать виновных, сообразуясь лишь со степенью вины и с обстоятельствами».

Впрочем, в Ротенбурге не было недостатка и в тех, кто ждал маркграфа как избавителя.

Фрау Маргарета фон Менцинген и ее дети надеялись, что он вернет им мужа и отца. Как только Макс Эбергард узнал об аресте рыцаря Стефана, он поспешил предложить его семье свою помощь делом и советом. Заливаясь слезами, Эльза упала к нему на грудь. Ее мать обнаружила поразительную выдержку. Грозная туча, нависшая над ее головой со времени возвращения мужа в Ротенбург, разразилась наконец страшной бурей. Эта буря положила конец мучительному страху, тягостной неизвестности. Но когда буря грянула, белокурые волосы фрау фон Менцинген совершенно поседели. Теперь, зная, какая страшная участь грозит ее мужу, она решила действовать.

— Враги хотят лишить его жизни. Они ведь и обвинители и судьи. Спасти его может лишь тот, кто сильней их всех.

И фрау Маргарета решила отдаться под высокое покровительство маркграфа и вместе с Максом отправилась в богатый город на пяти холмах — Бамберг, в ратуше которого у каменного моста через Регниц расположился его высочество со своим штабом. Его личный секретарь пригласил даму в черном, низко склонившую голову, и сопровождавшего ее Макса Эбергарда войти.

Маркграф Казимир меньше всего походил на героя: это был низенький толстяк с помятым от распутной жизни лицом. Рядом с ним граф фон Паппенгейм казался видным мужчиной; он был не так суров и жесток, как маркграф, который был крайне неразборчив в средствах и никогда не забывал обид.

Он принял фрау фон Менцинген очень милостиво, не позволил ей опуститься перед ним на колени и поспешил ее заверить, что она не напрасно обратилась к нему.

— Как вам это понравится, господа? — обратился он к стоявшим рядом с ним графу фон Паппенгейму и фельдмаршалу фон Визентау. — Эти отцы города осмелились поднять руку на одного из моих верных слуг. Клянусь ранами Христовыми, они раскаются в этом!

Приняв от Макса жалобу, он сказал:

— Я помню и ценю вас, доктор, еще с тех пор, когда вы с таким отменным искусством защищали фон Менцингена в имперском суде.