За тех, кого греет костер

Вечерами, после ужина и охотничьих побасенок, мы забирались в спальные мешки, с наслаждением вытягивались в них и через откинутый полог тента смотрели в ночное небо. В черной дали светлыми точками мерцали нам далекие Вега, Копелла, Полярная звезда. Звездная тишина нарушалась только плеском вышедших на кормежку ондатр, да изредка где-то далеко-далеко возникал гул одиночного самолета. В один из таких вечеров Пикунов негромко спросил меня:

—    Ты слышал, как шепчут звезды?.. Шесть лет назад я заблудился зимой в Якутии. Еды ни грамма, в кармане всего три патрона, и вдобавок ко всем несчастьям разрубил себе топором ногу. К вечеру на четвертый день прижал мороз... Таких здесь не бывает. Спать, конечно, не мог — сам знаешь, какой сон зимой у костра — так, дремота одна. И вот очнулся ночью, смотрю в небо и слышу шепот. То тише, то громче. Сначала подумал, что снится все это. Поворочался, поправил костер, опять смотрю в небо, и снова зашептало оно. Мигнет звезда, ей ответит вторая, третья... До того они меня заговорили, что под утро чуть не замерз...

—    Как же ты выбрался?

—    Выбрался...— зевая, ответил он. — Не о том речь, хотя, в общем, хорошего было мало. Местность там знаешь какая: холмы все одинаковые, в воздухе белая муть стоит... Неделю пришлось колесить. Последним патроном убил тетерку, она и выручила...

Той ночью мне снился унылый, однообразный пейзаж, извилистая борозда следов на снегу и маленькая черная точка, медленно двигавшаяся в белой морозной мгле. Услышал я и шепот, но даже во сне знал, что это не голос звезд, а шелест близких камышей.

В ту осень мы повстречали на Ханке много разного охотничьего люда, и эти встречи помогли мне понять, какие недобрые струны человеческой души разносили дурную молву о Пикунове.

Однажды нам встретилась компания горожан, прибывшая на охоту с тайной надеждой увезти домой, по меньшей мере, грузовик дичи. Видимо, наше снаряжение сбило их с толку, и они приняли нас за себе подобных. Жадно набросились с расспросами, но узнав, что интересы у нас иные, поостыли:

—    Так, говорите, наука... Изучаете? Ну, ну... А утятину хоть пробуете? — спросил долговязый белобрысый парень нагловатого вида, одетый в короткие резиновые сапоги и кургузый синий пиджак, подпоясанный патронташем.

—    Да изредка угощают, — ответил ему Пикунов.

—    Ну, ничего, приходите к нам — накормим! — великодушно пригласил белобрысый под снисходительные усмешки приятелей.

На следующий день наши стоянки оказались рядом. Зорька выдалась чистой, но утки полетели высоко и быстро. Мы выжидали. А на соседнем плесе компания начала торопливую и беспорядочную стрельбу по утиным стаям. Выстрелы хлопали один за другим, но только подранки, виляя над плесом, падали где-то далеко в камышах. Даже по уткам, летевшим в пределах выстрела, охотники мазали.

Покусывая былинку, Пикунов спросил меня:

—    Ты знаешь, что в ГДР, прежде чем получить охотничий билет, положено сдать экзамен по стрельбе? Надо доказать, что если уж ты выстрелишь по дичи, то добудешь ее, а не превратишь в падаль на радость воронам. Почему же у пас охотничье ружье дают каждому, не спрашивая даже, умеет ли он держать его в руках?!

—    А, пожалуй, это тоже имеет отношение к охране природы, — сказал я.

—    Прямое! Но скажи я в комиссии, что и за этим нужно смотреть — ведь отмахнутся и за глаза дураком назовут! Поехали! — решительно позвал он.

В первом же попавшемся скрадке мы увидели белобрысого.

—    Ну, как, приятель, с дичиной? Я уже котелок приготовил, — насмешливо сказал Пикунов.

Белобрысый отвернулся, не желая вступать в разговор. Вокруг него плавали только стреляные гильзы.

—    А между прочим, я ведь на тебя и акт могу составить, — спокойно продолжал Пикунов.

—    Это за что же?! — вскинулся белобрысый.

—    А за то, что палишь по стаям и только калечишь птицу!

—    Может, научишь, как надо? — саркастически огрызнулись из скрадка.

—    Вот с этого и начинал бы, а не с приглашения на обед, — миролюбиво ответил Пикунов, заталкивая лодку в камыши. — Сколько вас? Пятеро, кажется? — спросил он и, не получив ответа, взял мое самозарядное ружье.

Ждать пришлось недолго. Над плесом показался табун кряковых уток. Я подтолкнул Пикунова.

—    Много чести, — ответил он.

Охотники разрядили свои ружья в белый свет, только переполошив уток. Почти тотчас за кряквами в воздухе появились ураганом несущиеся чирки. Резко поднявшись, Пикунов вскинул ружье, и над плесом прогремело пять выстрелов. Пять чирков короткими всплесками оборвали свой полет.

У белобрысого глупейшим образом открылся рот.

—    Вот так-то, Вильгельм Тель. Уж не побрезгуйте, примите от науки, а то ведь может случиться, что после охоты и штаны держаться не будут, — сказал Пикунов, выталкиваясь из камышей.

Охотники молчали. Они не знали, конечно, что па носу лодки, в выгоревшей защитной штормовке, сидел почетный мастер спорта по стендовой стрельбе, рекордсмен края, член сборной команды России.