За тех, кто в море

«Деятелями» оказались двое мальчишек. Один, остроносый с нечесаной кудлатой шевелюрой вывалил из лодки огромный разлапистый якорь на тонкой бичевке, другой – щекастый и лопоухий, в ремесленной фуражке, похожий на гимназиста, накрутил ручку патефона, и тот простужено захрипел какое-то ископаемое танго. Ознаменовав таким образом свое прибытие, они достали замусоленную карту, взглянули на название дебаркадера и обвели кружочком точку – Черный Яр.

– Куда направляетесь, морячки? – осведомился бакенщик.

– Поднимемся по Двине до Холмогор поначалу, а там посмотрим…

Ребята покрутили еще с полчаса свою шарманку и отправились дальше, а мы с Михалычем пошли чаевничать.

В домике был беспорядок, сопутствующий ремонту – навалены рейки, листы фанеры, краска, инструменты. Впрочем, все это в первой комнате – вторая уже сияла белизной побелки, яичное солнце играло на свежевыкрашенном полу.

Михалыч подошел к пульту, утыканному выключателями и предохранителями, что-то нажал. Загудел селектор, откликнулись голоса.

– Петрович, – позвал он какого-то своего коллегу. – Там к тебе после обеда притопают на веслах два робинзона, так ты их дальше не пускай, гони назад в Архангельск, чтоб до темноты домой успели. Лодка у них без фонаря, а мозги без понятия, не дай бог, под пароход угодят. Матерей им чертям не жалко…

– Добро, Михалыч, – отозвался тот, – бывай здоров!

– Затянул ремонт за делами, – говорит бакенщик, прихлебывая чай, – да и новое это для меня ремесло – раньше больше взрывами занимался, по минёрской специальности. А тут надо оборудоваться посолидней, на долгую жизнь – в списках-то я давно на том свете числюсь, и костлявая не скоро меня хватится. Почему на том? Опять же по минёрской части. До войны на Амуре служил, еще в тридцать шестом японские мины тралил, что от интервенции остались, а в сорок третьем перекинули нас на Черное море. Попал, было, в морскую пехоту, во взвод конной разведки. А какой из меня кавалерист – смехота! Учился лозу рубить – кобыле ухо отсек напрочь. К счастью, вскорости катера получили, занялись тралением – порты черноморские очищали от мин, и шло все спокойно, пока в Севастополе не грохнуло. Под вечер было, к пирсу шли, когда возьми да всплыви магнитно-акустическая. А мы баржу, что за собой таскали с приманками на эти мины, уже на короткий буксир взяли. Ну и шарахнуло. Механика с пулеметчиком за борт сбросило, минёру пятку палубой раздробило – такой удар был, а меня по спине ящик с боекомплектом ахнул, спасибо лента была в пулемет заправлена, самортизировало малость, а то бы крышка – сорок килограммов в нем весу.

Пришел в себя, огляделся – компас вверх ногами, бинокль на мачте висит, фуражка улетела, в волосах ракушки, китель илом оштукатурило, аж пуговиц не видно. Ну, понятно, попал в госпиталь, а там с кем-то меня перепутали, прислали домой похоронку. Ну, я поправился, и в отпуск. Мать как увидела в дверях, так от стула, как в гипнозе по сантиметру поднимается, и лицо на глазах сереет. Я напугался: – Мама, говорю, не волнуйтесь, не привидение это, а сын ваш живой, можете ощупать. Конечно, слез было… Потом уехал довоевывать да дослуживать, а в пятьдесят шестом демобилизовался по болезни и в Архангельск. Пенсию добрую дали, квартиру в городе. Пожил малость – не могу без воды: четверть века ведь на флоте отслужил и все командиром катера… На суда нельзя, здоровье не то, пошел в бакенщики. Квартиру отдал без сожаления и переселился сюда на пост.

Двина – река серьезная, и работа опять же для людей – сам водил суда, цену ночным огонькам знаю. Место тут как будто тихое, а покою не бывает, то свое хозяйство техническое проверяешь, то с шоферами лаешься – корма тут сгружают с барж, а они вывозят. Как забуксует машина, хлоп мешок под колеса. Разве это дело? И их вроде винить нельзя – дороги нету, после дождя размазня одна. Я из-за этого со всем местным начальством переругался, за одно и за кладбище корабельное – гниет поблизости за мыском железа тьма. Один пароходишко, правда, после того порезали, да опять забыли. И почему это без ругани у людей память коротеет?

Опять же перед ночью поспать мне требуется. Почитать даже некогда, журналов выписываю много, да все зимы дожидаются – тогда с женой перешерстим их от корки до корки, и книг проглотим множество. А летом не до того, летом река кипит, что днем, что ночью…

Река действительно жила напряженно: мчались белыми стрекозами «Ракеты», в их выпуклых глазах – окошках застыло изумление от собственной скорости; не спеша, топали буксиры, волоча вязанки барж, за которыми тянулся к берегам переливчатый волнистый шлейф. С наступлением темноты суда исчезли, остались только огоньки – белые, зеленые, красные. Одни двигаются медленно, другие быстро.

– Прилив, – говорит Михалыч, – море близко. А вот и мои огоньки – вон на бугре, это столбы, а те на воде. Некоторых отсюда и не видно, за поворотом прячутся. Если хотите все посмотреть, пошли со мной на обход, сейчас только велосипед возьму и двинем…

Он возится в сенцах, вытаскивает подвесной лодочный мотор, крепит к лодке и спрашивает: