За темными лесами. Старые сказки на новый лад

Однако Элеонора была избалована не меньше нашего, только не современными бытовыми удобствами, а отцом, чье богатство берегло ее от большей части домашних забот, к которым приходилось приучаться даже купеческим отпрыскам… и посему, возможно, она действительно воспринимала все это куда болезненнее, чем большинство ее современниц. К тому же, отец избаловал ее и в других, более примечательных отношениях, выучив дочь читать (в те времена на это еще поглядывали косо, хотя законом подобные вольности уже не запрещались), привил ей любовь к книгам и знаниям, научил мечтать. Внушил ей амбиции – но для чего? Ум ее был остр, отец обеспечил ей зачатки достойного образования, но что ей было делать с этим, к чему применить? О дальнейшем формальном образовании не могло быть и речи, если бы даже на него имелись деньги – это было уделом мужчин. Любые мыслимые ремесла – тоже. Делать было нечего: способа изменить свою жизнь не существовало. Элеонора была обречена прозябать здесь, в родном доме, когда-то любимом, но за два года успевшем стать ненавистным, трудясь день и ночь, как рабыня, ради тех, кого ничуть не любила и уж тем более не считала родными, пока юность, красота и силы не иссякнут, не испарятся, будто вода, выплеснутая на мостовую, и однажды утром она не проснется сломленной жизнью старухой.

Она все это прекрасно понимала. Она чувствовала, как эта участь неумолимо подступает все ближе и ближе, сгущается, будто черная туча, и каждый новый день неизменно становится чуточку горше, безнадежнее и мрачнее. Она чувствовала, как угасает день ото дня, как меркнет ее разум, как иссякают выносливость и силы.

Каким-то образом ей нужно было вырваться отсюда.

Но выхода не было.

Прожив несколько месяцев в этом жестоком порочном кругу, Элеонора пришла к убеждению, что путь к лучшей, или хоть несколько более комфортабельной жизни один: через секс.

Бессчетные тысячи юных девушек – и немало мужчин – прошли по этому пути до нее, и еще много тысяч пройдут им после. Окинув свое положение холодным, трезвым взглядом, она поняла, что не в состоянии предложить кому-либо ничего ценного, кроме юности, красоты и девственности, а между тем все это – ненадолго. Еще пара лет изнурительных каторжных трудов покончат с красотой и юностью, а рано или поздно кто-нибудь из мужчин, все настойчивее вьющихся вокруг, затащит ее в конюшню, или за рыночный прилавок, или попросту в какой-нибудь темный закоулок и изнасилует, положив конец и девственности (немалому капиталу с тех пор, как несколько сот лет назад Европу захлестнула волна сифилиса). А если она при том еще и забеременеет, то уж точно застрянет в нынешнем положении навеки.

Невзирая на юный возраст, Элеонора уже хорошо знала, какие радости можно извлечь из собственного тела, свернувшись комочком в темноте, на койке, и зажав в зубах кухонное полотенце, чтобы никто не услышал стонов, которые ей не по силам было сдержать, и не была настолько трезва и расчетлива, чтобы не грезить о любви, о романтических чувствах и о замужестве. Правду сказать, ей уже случалось обмениваться пылкими взглядами, страстными речами, а однажды и торопливым, но таким сладким поцелуем с Казимиром – неуклюжим добросердечным здоровяком, работавшим в стеклоплавильне по соседству. Она ничуть не сомневалась, что сможет завоевать его сердце, а может, даже выйти за него замуж, но что в этом проку? Даже если им удастся наскрести достаточно денег на пропитание, она все равно так и останется в этом душном провинциальном городишке, жить той же самой жизнью, что и сейчас. Потом пойдут дети – по одному в год, пока она не одряхлеет и не умрет…

Нет, любовь и брак спасения не принесут. А вот секс – вполне мог бы. Придется продать собственное тело кому-то, достаточно богатому, чтобы забрать ее отсюда – из этой жизни, а может, если все сложится наилучшим образом, даже из этого городка.

Религиозное воспитание Элеоноры, вероятнее всего, строгостью не отличалось – возможно, ее отец втайне склонялся к антиклерикализму, но, конечно, мысли об этакой торговле собственным телом не могли не внушить ей сомнений. Однако она не раз слышала, как женщины говорили об этом у колодца, на рынке, а то и в церкви, когда рядом не было мужских ушей, и выглядело все вроде бы несложно. Ляг на спину, раздвинь ноги, позволь ему попыхтеть да похрюкать на тебе пяток минут, а сама знай гляди в потолок. Неизмеримо легче, чем мыть полы до кровавых мозолей.

Но, если уж торговать собой, будь она проклята, если не постарается взять наилучшую возможную цену!

Элеонора гордилась объективностью своей логики и трезвостью расчета, но в этом месте в ее планах начинал проступать оттенок подспудной нежно-розовой романтичности – чувства, в подверженности коему она не призналась бы даже самой себе.

Если уж становиться шлюхой, то быть обычной шлюхой она вовсе не собиралась. Этих даже в городе такой величины имелось не много, и жизнь их была вовсе не из тех, что достойны зависти или подражания. Нет, ей следовало поднять планку выше.

А если так, то почему бы не к самым вершинам?