За темными лесами. Старые сказки на новый лад

Мимо, подняв меч для смертельного удара, промчался отец. Хули-цзин развернулась, бросилась к запертым воротам, с разбегу врезалась в них и скрылась за створками, сорванными с петель.

Отец устремился в погоню, даже не взглянув на меня. Сгорая от стыда, я побежал за ним.

Хули-цзин была быстра на ногу. Казалось, ее серебристый хвост оставляет за собой тянущийся через поле мерцающий след. Но ее не до конца обращенное тело сохранило человеческую осанку, и бежать так быстро, как на четырех лапах, она не могла.

На наших глазах она свернула к заброшенному храму примерно в одном ли[76] от деревни и юркнула внутрь.

– Ступай, обойди храм сзади, – сказал отец, с трудом переводя дух. – Я войду с парадного входа. Если попробует сбежать через черный, ты знаешь, что делать.

Сзади храм сплошь зарос густой, высокой травой, половина стены обвалилась. Свернув за угол, я увидел что-то белое, мелькнувшее среди обломков.

Полный решимости оправдаться перед отцом, я подавил страх и без колебаний побежал следом. Несколько быстрых поворотов, и добыча загнана в одну из монашеских келий.

Я уже было собрался окатить ее остатками собачьей мочи, но вдруг сообразил, что этот зверек намного меньше, чем хули-цзин, за которой мы гнались. То была маленькая белая лисичка, судя по размерам – щенок. Поставив горшок на пол, я прыгнул на нее и прижал животом к полу.

Лисичка забилась подо мной. Для такого маленького зверька она оказалась на удивление сильной. Я с трудом мог удержать ее. Во время борьбы лисий мех под пальцами вдруг сделался гладким, как кожа, туловище лисички стало длиннее и шире – так, что пришлось прижимать ее к полу всем телом…

Миг – и я осознал, что крепко сжимаю в объятиях обнаженное тело девочки примерно моих лет.

Я вскрикнул и вскочил на ноги. Девочка медленно поднялась, извлекла из-за кучи соломы шелковый халат, надела его и надменно уставилась на меня.

Издали, из главного зала, послышался рык. За ним последовал тяжкий удар мечом о стол. Треск досок, новый рык, отцовская ругань…

Мы с девочкой замерли, не сводя глаз друг с друга. Она была еще красивее той певицы из оперной труппы, которую я не мог забыть с прошлого года.

– Зачем вы охотитесь на нас? – спросила девочка. – Мы не сделали вам ничего дурного.

– Твоя мать околдовала купеческого сына, – ответил я. – Мы должны спасти его.

– Околдовала?! Да он сам ей покоя не дает!

– Как это так? – ошеломленно спросил я.

– Однажды ночью, около месяца назад, этот купеческий сын наткнулся на мою мать, попавшуюся в капкан крестьянина, что продает кур. Чтобы освободиться, ей пришлось принять человеческий облик. Тут-то он увидел ее и потерял голову от любви. Она любит свободу, и не хотела иметь с ним никакого дела. Но, если человек всем сердцем любит хули-цзин, она против собственной воли слышит его, какие бы дали ни разделяли их. Его непрестанные стоны и вопли не на шутку раздражали ее и отвлекали от забот. Пришлось матери навещать его каждую ночь, только затем, чтобы утихомирить.

Однако отец учил меня совсем иному.

– Она соблазняет невинных книжников и вытягивает из них жизненную силу, чтобы питать ею свою злую магию! Видела бы ты, как хвор сейчас купеческий сын!

– Он захворал оттого, что невежда-доктор дал ему яд, полагая, что под его действием он позабудет о матери. Только ночные визиты матери и поддерживают в нем жизнь. И прекрати использовать это слово – «соблазняет». Мужчина может полюбить хули-цзин точно так же, как любую обычную женщину.

Не зная, что тут ответить, я сказал первое, что пришло на ум:

– А мне известно, что это не то же самое.

– Не то же самое? – усмехнулась девочка. – Я видела, как ты таращился на меня, пока я не надела халат.

Я покраснел до кончиков ушей и с возгласом «Бесстыжая демоница!» подхватил с пола горшок.

Но она не сдвинулась с места, а лишь насмешливо улыбнулась. Помедлив, я вновь опустил горшок на пол.

Звуки битвы в главном зале сделались громче, и вдруг я услышал оглушительный грохот, победный вопль отца и долгий, пронзительный женский крик.

Усмешки на лице девочки как не бывало – лишь ярость, медленно переходящая в потрясение. Глаза ее утратили оживленный блеск, сделались мертвыми.

Громкое кряхтение отца… Визг резко оборвался.

– Лян! Лян! Все кончено. Где ты?

По щекам девочки покатились слезы.

– Обыщи храм! – продолжал отец. – Здесь могут быть ее щенки. Их тоже нужно убить.

Девочка напружинилась.

Голос отца приближался:

– Лян! Ну как, нашел что-нибудь?

– Нет, – отвечал я, взглянув ей в глаза. – Ничего.

Девочка развернулась и тихо выскользнула из кельи. Минутой позже сквозь пролом в стене наружу выпрыгнула маленькая белая лисичка. Взмахнув хвостом, она исчезла в ночи.

Настал Цинмин – праздник поминовения усопших. Мы с отцом отправились подмести могилу матери и отнести ей еды и питья, чтоб скрасить ее загробную жизнь.

– Побуду здесь, – сказал я.

Отец кивнул и двинулся домой. Шепотом попросив у матери прощения, я прихватил принесенную для нее курицу, прошел три ли, перевалил холм и оказался у заброшенного храма.