За темными лесами. Старые сказки на новый лад

– И сколько времени ты уже дома?! – орет он на меня. – Я же все утро искал тебя по лесу! А мамка-то чуть с ума не сошла от беспокойства, увидев утром пустую кровать!

Прежде, чем я успеваю сообразить, чего бы такого соврать, мамка встает со стула.

– Стефан, сейчас меня беспокоит одно: как бы твой жуткий ор не разбудил сына – мне только-только удалось его угомонить. А девочка вышла прогуляться с утра, теперь она дома, никакие опасности ей не грозят – чего еще нужно?

Она осторожно идет к люльке, укладывает младшего братца и возвращается, мимоходом погладив мужа по щеке.

Видя, что на мне до сих пор ночная рубашка, отчим мрачно щурится, усмехается и переводит взгляд на тетушку.

– А кто ж такова эта знатная леди, нежданно-негаданно почтившая наше скромное жилище своим присутствием?

– Ты еще не знаком с моей сестрой Рэйчел, – отвечает мать, поспешая вернуться к нему и встать рядом.

У тетки такое лицо, будто она вот-вот перегрызет ему глотку.

– Значит, сестра, – говорит отчим, обнимая мать за талию. – Значит, Рэйчел…

– Она на время возьмет дочь к себе. Чтоб мы немного побыли вдвоем.

– А кто тебе будет здесь помогать – по хозяйству, да с мальцом управляться?

Мамка смеется и легонько хлопает его по плечу.

– Ее не будет всего-то месяц. А я управлялась с ребенком одна и куда дольше – задолго до того, как поблизости появился один ворчун. Присядь-ка, а я накрою тебе обед.

Отчим крякает, отпускает мать и перехватывает топор обеими руками.

– Не время рассиживаться. И так полдня гонялся по лесу за девчонками, которые, оказывается, вовсе и не терялись.

Пока мать торопливо режет хлеб и мясо, приправляет их его любимым красным луком и кладет все в мешок вместе с бутылкой сидра, он стоит среди комнаты, водит ногтем по лезвию топора, и то и дело косится на тетушку, за весь разговор не проронившую ни слова.

Только после его ухода она поднимается из-за стола и подходит к мамке.

– И ты будешь терпеть этого человека в доме, зная, чья кровь на его руках?

– Это и его дом. И я уже сказала: не время сейчас об этом.

Тетушка молчит, словно бы изо всех сил сдерживая язык, только желваки играют на ее скулах. Мамка – та тоже молчит, но, когда я подхожу и беру ее за руку, стискивает мою руку в ответ так, что пальцам больно.

– Волки не трогают родичей, – говорю я тетушке.

Несмотря на все сомнения, голос звучит уверенно.

Она склоняет голову набок, кривит губы в мрачной улыбке, отворачивается от нас с мамкой и идет к двери.

– Смотри, Красная Шапочка, тебе нужно поспеть к бабушке до заката, – говорит она, задержавшись на пороге. – Сегодня у нас, волков, есть дело к луне.

Обеими руками поднимаю поданную теткой кружку воды и выпиваю все до дна в три огромных глотка.

– После этого очень захочется пить, – говорит она. – Особенно в первый раз. Мать тебе совсем ничего не сказала?

Пожимаю плечами.

– Она сказала, пускай я лучше явлюсь сюда с пустой головой, чем с головой, набитой второсортными воспоминаниями.

– Значит, у сестрицы еще остались какие-то крохи волчьего здравого смысла.

Огня не разводили, и в домике бабушки холодно. Поэтому тетка, хоть сама и разделась донага, тут же покрывшись гусиной кожей с головы до пят, позволяет мне накинуть на голые плечи плащ. Главное – не надевать ни капюшона, ни шапочки и не застегивать ворот, чтобы легко выскользнуть из-под плаща в волчьем облике. «Все остальное, – сказала тетушка, – либо запутается, либо треснет по швам, а у матери есть дела поприятнее, чем чинить за тобой одежду».

– Все выйдет само собой, – с улыбкой говорит тетушка, присаживаясь на корточки рядом. – Ты рождена для этого, Красная Шапочка. Ты – женщина, но в той же мере и волк. А теперь расскажи-ка мне, что говорят предания о луне? Своими словами. Нужно убедиться, что все это сохранилось в твоем котелке.

– Пока луна в полной силе, – начинаю я, – она позволяет нам выбирать облик, будь это мех или человечья кожа. Час ничего не значит, только днем обращаться труднее, и потому мне пока что лучше взывать к луне, когда она идет по небу, а не скрылась под землей. Выходит, три ночи каждый месяц. А потом, когда я освоюсь с превращением получше, сюда добавятся еще два дня между ними. Но не больше.

– Потому что… Что произойдет, когда луна пойдет на убыль?

– В каком-нибудь облике – в шкуре ли, в коже – в таком и останешься, пока брюхо луны не округлится снова.

Длинные пальцы тетушки ерошат мне волосы.

– Хорошо, волчонок. Прекрасно. Теперь мы готовы.

Горло сжимается, и мне едва удается спросить о том, о чем я так боялась спрашивать до сих пор.

– А это больно? – хриплю я.

– Не настолько, чтоб горевать из-за этого, – отвечает тетушка и велит мне закрыть глаза и снова вспомнить прошлую ночь – как я бегу босиком, сама не зная, куда и зачем, но все равно бегу, ведь что-то тянет меня вперед, зовет к себе…

– Алая нить, – шепчу я.

– Да, – отвечает тетушка, – отыщи ее, она твоя.