За темными лесами. Старые сказки на новый лад

Там, куда мы оттащили тело, там, где оно лежало, пока из лесу, крадучись, не явились волки, чтоб утащить его прочь, на снегу остались кровавые кляксы. Никогда в жизни мне не забыть ни громкого скорбного воя матери, зовущей своих собратьев, ни визга тетушки, запрыгавшей от радости при виде сестры в волчьей шкуре, точно щенок в первую весну жизни. Но мамка – та просто ушла в дом, и, когда я догнала ее, уже снова была женщиной…

Ворошу ногой самое большое из пятен в надежде похоронить его под чистым снегом, но только размазываю кровь еще шире. Мамка прикрикивает на меня, веля не отставать.

– Малость крови ничего не значит, – говорит она. – Как только волки покончат с ним, от него уж никто не отыщет ни косточки.

Лицо ее застыло, как каменное, губы сжаты в дрожащую белую нить, точно она в ярости, но изо всех сил старается не показывать этого. Я уже видела мамку такой, когда отчим возвращался домой, воняя элем, или когда какая-нибудь барыня воображала, будто видит изъян в ее шитье, и намеревалась заплатить меньше обещанного.

– Прости, мам, – дрожащим от волнения голосом говорю я. – Я ж не хотела, чтоб он прознал, что я – волк.

Вдруг мамка как остановится, как развернется да как схватит меня за плечи, будто хочет душу вытрясти!

– За это прощения не проси, – говорит она. Голос ее звучит мрачно, дыхание клубится паром на морозе. – Никогда в жизни не проси прощения за то, кто ты такая. Никогда. Этот человек, девочка моя, задумал лишить тебя жизни, как лишил жизни мою мать. Как лишил бы жизни и меня, если бы только узнал, кто я – и не поглядел бы, что я мать его сына и любила его. Может, и до сих пор люблю и буду любить до конца своих скорбных дней – ведь с виду-то он, как ни посмотри, казался человеком хорошим. Бывало, и лучшие из женщин – куда мне до них! – оставались слепы к той черной гнили, что кроется за благопристойной наружностью. Но это бремя – не для тебя. Нести его мне и только мне.

Мать прижимает меня к груди. Алая нить натягивается, увлекает меня вперед, нежно, как материнские руки, и я понимаю: она обвязана вокруг мамкиной груди так же туго, как и вокруг моей, что она связывает нас отныне и навсегда – так было, так будет, и ничто в мире не в силах ее разорвать.

Издалека, с холмов, доносится вой – долгий, переливчатый. Может быть, это тетушка, а может, кто-то из ее стаи, и мне отчаянно хочется запрокинуть голову, раскрыть рот и завыть в ответ во всю силу голоса.

– А ты будешь все так же любить меня, если я стану волком? – спрашиваю я. – И больше никогда не стану никем другим?

Мама улыбается странной мечтательной улыбкой, поправляет мою шапочку, целует меня в лоб.

– Волком быть просто, не так ли? Как будто стрелой полететь оттуда, где ты сейчас, туда, где хочешь оказаться, и глупому женскому сердцу не сбить тебя с пути. В волчьей ли шкуре, в человечьей ли коже, ты – моя плоть и кровь, и потому я люблю тебя. Во имя луны всемилостивой, не сомневайся в этом ни на минутку.

С этими словами она берет меня за руку, и мы бежим к дому – я в красной шапочке, мама в зеленом бабушкином плаще. Я чувствую, как алая нить соединяет всех нас – меня, и маму, и бабушку, и тетку, чьи умные желтые глаза следят за луной в небесах в ожидании ночи, когда я вернусь в ее стаю.

Кирстин Макдермотт

* * *

Большую часть своей писательской карьеры Кирстин Макдермотт посвятила самым мрачным закоулкам фантастической литературы, и два ее романа, «Мэдиган моя» и «Совершенства», удостоены премии «Ауреалис» как лучшие романы года в жанре «хоррор». Ее последняя книга, авторский сборник «Осторожно: мелкие детали!», выпущена «Твелфс Планет Пресс». Снимая шляпу писателя, она продюсирует литературно-дискуссионный подкаст «Писатель и критик» и выступает в нем в качестве соведущей. Обычно это помогает ей уберечься от бед. После многих лет жизни в Мельбурне Кирстин переехала в Балларат и работает над докторской диссертацией в Балларатском Государственном Университете.

Одна из самых кровавых немецких народных сказок из собрания братьев Гримм, «Можжевеловое дерево», рассказывает о мальчике, терпевшем обиды от мачехи, а затем погубленном ею, порубленном на кусочки, сваренном в супе и съеденном ничего не подозревавшим отцом. С помощью любящей сводной сестрицы и волшебства покойной матери он превращается в птицу и находит способ отомстить.