За темными лесами. Старые сказки на новый лад

Версия этой сказки, созданная Питером Страубом, одновременно убедительна и неожиданна, тонка, но живописна. Имя рассказчика здесь не упомянуто, однако это – Тимоти Андерхилл, персонаж, примечательнее всего изображенный Страубом в романах «Коко», «Глотка», «Пропавший мальчик, пропавшая девочка» и «В ночной комнате». Здесь мы узнаем, как Тим использует «магию» кино, чтобы пережить жуткую детскую травму и исцелиться.

Можжевеловое дерево

[80]

Средний Запад. Школьный двор среди пустых земельных участков, заросших зеленой травой и яркими тигровыми лилиями, среди сверкающих глиной шеренг уродливых новых домов в деревенском стиле, среди пропеченных солнцем аллей без единого деревца. Наш школьный двор залит черным асфальтом. В июньские дни асфальт становится мягким и липнет к подошвам баскетбольных хайтопов, как жвачка.

Большая часть игровой площадки – пустое черное пространство. Воздух над ним дрожит от жары, будто картинка на экране неисправного телевизора. Вокруг высокая ограда из проволочной сетки. Рядом со мной стоит новенький, его зовут Пол.

Вот-вот начнется последний месяц семестра, однако Пол – рыжий, как морковка, сероглазый, такой стеснительный, что даже не может спросить, где тут уборная, – перевелся к нам всего шесть недель назад. Уроки для него – сплошной конфуз, а его тягучий южный выговор выбивается из общего стиля просто-таки катастрофически. От школьных заводил расползаются смешки да шепотки – ужасные новости, что Пол «говорит, как ниггер». В их голосах слышен едва ли не благоговейный ужас: они прекрасно сознают чудовищность собственных слов, не говоря уж о чудовищности возможных последствий.

На Поле ярко-красная рубаха – тяжелая, плотная не по погоде. Мы с ним стоим в тени на задах школы, у кремовой кирпичной стены. В стене на уровне глаз – свежевыбитое окно, забранное пупырчатым зеленым стеклом, укрепленным изнутри нитями медной проволоки. Под ногами – небольшая россыпь зеленых пупырчатых осколков. С виду съедобные, как леденцы, они впиваются в подошвы – асфальт так мягок, что даже стекло не крошится, если наступить. Пол нараспев, тягуче, сообщает, что в этой школе у него никогда не будет друзей. Я наступаю на один из леденечно-зеленых осколков и чувствую его пяткой, сквозь подошву. Осколок тверд, как пуля.

– Дети так жестоки, – безразлично тянет Пол.

Мне хочется полоснуть себя по горлу осколком стекла – взрезать глотку, да пошире, и впустить внутрь смерть.

Осенью Пол в нашу школу не вернулся. Его отца, до смерти избившего человека в штате Миссисипи, арестовали на выходе из кинотеатра под названием «Орфеум-Ориенталь» неподалеку от моего дома. Отец Пола повел всю семью посмотреть кино с Эстер Уильямс и Фернандо Ламасом, а когда они вышли из зала – языки щиплет от соленого попкорна, ладони малыша липки от пролитой кока-колы – их уже поджидала полиция. Все они были из Миссисипи. Что-то сталось с Полом дальше? Небось, сидит за столом в каком-нибудь офисе в центре Джэксона, среди множества таких же, как он; узел галстука безупречен, ботинки кордовской кожи солидно блестят, на лице застыла непременная сдержанность…

В те времена я проводил в «Орфеум-Ориентале» целые дни напролет.

Мне было семь. В душе я лелеял идею исчезнуть, как исчез Пол, чтобы меня больше никто не видел. Стать ничем, тенью, пустотой на месте того, чего больше не углядеть.

До встречи с тем юнцом-перестарком по имени Фрэнк, или Стэн, а может, Джимми, я благоговел перед фильмами в «Орфеум-Ориентале». Алан Лэдд, Ричард Уидмарк, Гленн Форд, Дэйн Кларк. «Чикагский предел». Мартин и Льюис, запутавшиеся в одном парашюте, в «Дезертирах». Уильям Бойд и Рой Роджерс… Разинув рот, я упивался фильмами о преступниках и шпионах. Как мне хотелось, чтоб эти горячие сомнительные парни добились своего, заполучили то, к чему стремятся…

Воспаленный взгляд Ричарда Уидмарка, злость Алана Лэдда, хитрые, зоркие девчачьи глазки Берри Крёгера… Какой колорит, какое простое изящество!

Когда мне было семь, отец однажды вошел в ванную и увидел, как я разглядываю свое лицо в зеркале. Тут же взбесился, отвесил мне подзатыльник – не в полную силу, но больно.

– На что это ты тут пялишься?

Рука занесена, готова к новому удару.

– Чего там увидел?

– Ничего, – сказал я.

– Ничего? Уж это точно.