За тёмными окнами

Фрэя кусала губы, пытаясь удержаться от последних откровений, но эти мысли жгли её, и выплеснуть всё до капли казалось жизненно необходимым. Так когда, если не сейчас? И Кьёр высказала все свои наблюдения скопом: что сосед спит днём и выходит из дома только по ночам, что в его окнах горит какой-то мертвецкий синий свет, что он не переступает порог без приглашения, что ориентируется в темноте, словно кот…

– И он был в крови всего два часа назад. Весь. С головы до ног.

– Ты к чему клонишь, Кьёр? Охренела что ли?

– Нет, ты мне скажи, на что это всё похоже?

– На бред. На полный бред, Фрэя. Очнись! Одно дело – тащиться от темы вампиров, зависать в готических клубах, странно одеваться, наращивать себе клыки и вставлять красные линзы. Это игра. Увлечение. Но на полном серьёзе подозревать человека в том, что он… не человек – это психоз, родная. Я тебе скажу прямо. Всё – абсолютно всё! – кроме последнего эпизода – это ахинея, на которую и внимания обращать не стоит. Что же касается кровавого потопа на лестничной клетке, вот здесь я бы привлекла полицию. Пусть идут и разбираются. В конце концов, может, он с киноплощадки бутафорскую кровь спёр и не донёс. А ты тут истеришь.

– Ладно. Проехали. Я напишу заявление.

Фрэя заставила себя улыбнуться и прикрыла глаза. Перед ней, как живой, стоял Лиам, смотрел красными глазами и кривил красный рот в ухмылке. «Это всё ахинея, Фрэй-йа… Простите за доставленные неудобства. С меня ящик Совиньона».

* * *

На следующий день Фрэя побывала в участке, выложила историю про «обеспокоившие» её следы кровавой вакханалии на площадке перед квартирой. Полисмены посоветовали ей пока пожить у подруги, а сами обещали заняться этим делом. Впрочем, уже на следующий день ей позвонили и заверили в том, что недоразумение с герром Хедегором улажено, и фрекен Кьёр может возвращаться домой. На вопрос: «А что же кровь? Откуда?!» – ей вежливо дали от ворот поворот, сославшись на закон о неразглашении информации, затрагивающей частную жизнь человека. Кьёр почти услышала стук своей отвалившейся челюсти. Ничего себе «частная жизнь» у некоторых.

Кое-как дотянув время до выходных, оправдываясь тем, что ей надо успокоиться, Фрэя вынуждена была вернуться.

* * *

Суббота выдалась солнечная и наконец-то по-весеннему тёплая. Инге подвезла Фрэю и помогла выгрузить вещи. Дом был, как всегда, тих и, казалось, безлюден. Вполголоса переговариваясь, будто боясь нарушить тишину, девушки подняли сумки на этаж.

Фрэя отперла дверь и, толкнув её, сглотнула. На пороге лежала записка – лист уже знакомой желтоватой бумаги, сложенный вчетверо. Развернув и прочитав, она растерянно протянула бумажку Инге. Сёренсен пробежалась глазами по строчкам и рассмеялась.

«Здравствуйте, Фрэя.

К несчастью, я не застал Вас дома, а так надеялся, что Вы меня выручите. Я уехал. Меня не будет около месяца. Могли бы Вы принимать мою почту и подкармливать рыбок? Ключ я оставил под Вашим ковриком. Корм и руководство Вы найдёте в гостиной рядом с аквариумом.

С уважением, Ваш сосед Лиам.

PS.: Вы меня очень обяжете, Фрэя. Заранее благодарю»

– Он ужасен, да? Просто зверюга! – Инге ухахатывалась, и не думая затыкаться.

Фрэя приподняла коврик, подобрала ключ. На коже осталась странная щекотка, будто её коснулись холодные пальцы, липкие от…

– Пойдём уже, – Инге переступила порог. – Хватит тормозить.

Целый месяц покоя! Кьёр, задержав дыхание, прикрыла за собой дверь, словно опасаясь спугнуть хрупкое чувство душевного равновесия. Уживаться с почтой и рыбками соседа точно должно быть проще, чем с ним самим.

Часть вторая ЛИАМ

One for death and Two for birth,

Three for wind and Four for earth,

Five for fire, Six for rain,

Seven's joy and Eight is pain,

Nine to go… Ten back again.

Мартовский Копенгаген был сер, уныл и тёмен настолько, что Лиам чувствовал себя почти хорошо. Суета, связанная с переездом, изрядно утомила, но оно того стоило. Музеи столицы, библиотеки и коллекционеры, чьи заказы он выполнял раньше, теперь оказались в непосредственной близости, что позволяло брать больше работы, не связываться с дорогостоящими почтовыми пересылками и получать даже самые редкие экземпляры – такие, какие не отправляют почтой из опасений, что они рассыплются бесценным вековым прахом по дороге.