За тёмными окнами

С герром Ольсеном – лечащим врачом Хедегоров – приключилась истерика, когда Лиам заявил, что будет самостоятельно проводить переливание в домашних условиях. Закон Дании, как и любой другой страны, запрещал подобное. Но деньги снимали многие запреты. Почти все. Или абсолютно… все. В конце концов, кому есть дело до богатого урода, решившего рисковать жизнью, только бы избежать визитов в клинику, изнурительной череды одних и тех же тестов и докучливого контроля? Лиам взял на себя всю ответственность в случае фатальных последствий от процедуры. Подписал пару бумажек со всякими «Мне известно, что…» и «Не имею претензий, в случае если…»

Ему делали переливание несчётное количество раз. У него был персональный проверенный и перепроверенный донор, а последовательность действий стала настолько рутинной, что он, казалось, может воспроизвести её с закрытыми глазами. И кроме того… даже если однажды что-то пошло бы не так… Лиам не стал бы сожалеть.

Он лежал на диване, вытянув руки по швам – эта поза вошла в привычку, тело само принимало её даже во сне – и бездумно смотрел на трёх белоснежных скалярий, зависших в прозрачной воде аквариума. Голубая подсветка окрашивала их тела и серую гальку на дне в бледные оттенки лазоревого.

«Почему животные-альбиносы так красивы, – спрашивал он себя иногда, – в то время как люди… в то время как я…» – здесь он всегда обрывал фразу, не желая додумывать мысль. Жалеть себя было гадко. Злиться Лиаму нравилось куда больше, хоть и не имело смысла. Но, сам едва ли заметив, он уже в который раз двинулся по натоптанной, замкнутой в кольцо дорожке одних и тех же вопросов, не имевших ответа.

Кто решил так злобно пошутить и затянул в одном существе уродливый узел бракованных генов? Этому ненасытному экспериментатору словно бы всё казалось мало, всё будто бы недостаточно занимательно. И вот он – итог: альбинизм, гемофилия и болезнь Гюнтера [7] – три лика персонального кошмара Лиама Хедегора длиною в жизнь.

С младенчества, едва диагноз был определён, Лиама оградили от мира, создав вокруг него иную реальность – плоскость, сдвинутую относительно общей системы социальных координат на двенадцать часов, на минус бесконечность контактов, на плюс бесконечность ограничений-предписаний-медикаментов. Ультрафиолет был губителен для его тела, причинял боль и запускал процесс саморазрушения. Лишь благодаря родителям, которые отнеслись к проблеме серьёзно и поставили на уши именитых врачей, а потом неукоснительно следовали всем рекомендациям, Лиам ещё сохранил человеческий облик. Хрящевые ткани лица и конечностей не успели значительно измениться, переливание крови позволяло поддерживать минимально необходимое количество гема в крови и замедляло накапливание порфирина, а горсти таблеток удерживали его разум по эту сторону нормальности.

Из-за плохой свёртываемости крови о детских забавах можно было не мечтать. Ни тебе бега, ни лазания по деревьям, ни беззлобной потасовки с друзьями – каждый ушиб перетекал в опасную гематому, царапины кровили слишком долго, а банально подвернув ногу, легко было заработать кровоизлияние в сустав.

Худощавый от природы, в зеркальном отражении Лиам напоминал себе ленточного червя: мягкое, белое, длинное тело. Дрянь ещё та… Родители так тряслись над ним всё детство и юность, что ни о каком виде спорта, кроме лечебной гимнастики, и речи не заходило. Однажды, действуя тайно, пока отец с матерью и Агнете были в недельном отпуске, он купил многофункциональный тренажёр и с яростью набросился на своё немощное тело. Но уже на второй тренировке вывихнул плечо – просто не удержал слишком тяжёлый вес; неподготовленные мышцы и слабые суставы не вынесли нагрузки.

Больница, пункция, вывод крови из сустава, недвусмысленная реакция родителей на его «безответственность и эгоизм» – мигом отбили у подростка тягу к спорту. И хотя врачи объяснили горемыке, что если нанять тренера и подойти к делу с умом, то даже из такого вдоль и поперёк больного задохлика, вроде него, можно слепить человека – желание что-то делать с собой уже умерло и реанимации не подлежало. Зато неудача со спортом подтолкнула Лиама приложить все усилия в другой области, где он и преуспел. В деле реставрации стародавней бумажной продукции ему не было равных, и осознание этого факта дарило чувство удовлетворения. Почти счастья. Почти.

Да чего ещё ему было хотеть? Лиам знал только такую жизнь, во тьме, в изоляции от общества. Как он мог желать иного? Иное было чуждо и опасно. Иное лежало вне его зоны комфорта.

Разве что…

Временами, ему хотелось коснуться солнца. Держать горячий свет в руках и не испытывать боли. Иногда оно снилось ему. И это было почти чудесно. Почти.

* * *