За тобой

— И это называется закрытый двор! За это я переплачиваю кучу денег. Гады! Ну я им устрою! — выпалила женщина, всё же потеряв над собой контроль. И только потом, будто вспомнив, что всё ещё сидит посреди лужи, неуклюже поднялась — сначала встав на колени, а потом и на ноги. С силой прижимая к себе горько всхлипывающего ребёнка. — Ну всё, всё, мой хороший! Мамочка не даст тебя в обиду. Не даст…

— Вы его только ещё больше пугаете, — заметил Давид.

— Я сама разберусь, как вести себя с сыном!

— Пока у вас не очень хорошо получается.

Красивые глаза незнакомки расширились. Будто она не ожидала, что кто-то из смертных может ей такое сказать, или чувствовала собственную непогрешимость во всём, будучи, как ей казалось, истиной в последней инстанции.

Давиду стало смешно. И, несмотря на то, что он того никак не выдал, привыкнув держать эмоции под контролем, она его веселье почувствовала и завелась еще больше. Да у неё разве что искры из глаз не сыпались!

— Гройсман Давид Ефимович, — почтительно кивнул Давид, сглатывая улыбку. Было и впрямь что-то забавное в том, как она реагировала. И настораживающее в то же время. Заставляющее присмотреться к ней повнимательнее.

— Спасибо вам, — незнакомка резко кивнула и, не посчитав нужным представиться, сделала шаг по направлению к парадной. — Ах…

Это был не стон, не вскрик. Скорее лёгкий выдох вышколенного, привыкшего держать под контролем реакции собственного тела человека. К портрету незнакомки, вырисовывающемуся в его голове, добавился еще один жирный мазок. Испытывая к этой дамочке всё больший интерес, Давид нагнал её в полшага и снова подхватил под локоть.

— Все-таки болит? Я же говорил! Нога?

— Видно, потянула. Ничего серьёзного.

— Да вы идти не можете.

— Могу.

— Тогда хоть ребёнка отдайте. Ну не съем же я его, господи боже.

Она поколебалась немного. Смерила Давида пронзительным взглядом и даже открыла рот, наверное, чтобы послать его куда подальше. Но неожиданно за них всё решил сам мальчик. Довольно резко оборвав свой плач, он всем тельцем потянулся к Давиду и робко тронул его маленькой ручкой в мокрой грязной варежке. Парню был год, не больше. Его маме, как Давид изначально и думал — лет сорок. Хотя выглядела она на порядок моложе, было в её глазах что-то такое, что выдавало возраст.

В лифте они ехали молча. С каждым новым пройденным этажом незнакомка становилась всё бледнее и бледнее. Видно, боль в травмированной ноге усиливалась. И толку, что она не жаловалась? Ее опять же выдавало лицо.

— Ну вот и наша квартира. Спасибо, что помогли, — пробормотала женщина, проворачивая ключ в замке.

— Я зайду ненадолго.

— Не понимаю, зачем!

— Удостовериться, что с вашей ногой всё в порядке. — Давид оттеснил дамочку с прохода и, устав называть её про себя незнакомкой, в лоб поинтересовался: — Как вас зовут?

— Бэлла. А теперь давайте всё же простимся, потому что я…

— Сядьте. Если у вас растяжение, нога наверняка распухла. Ботинок нужно снять, иначе потом его придётся срезать.

— Бэлла Георгиевна? А я не слыхала, как вы вернулись… Усё нормально?

Из глубины шикарной, отделанной наверняка по последней моде квартиры выглянула грудастая крепко сбитая тётка.

— Почти. Какой-то идиот заехал на территорию на мопеде. И едва не переехал Родика. Ты его, пожалуйста, забери и помоги раздеться.

— Свят-свят! Что за ироды?! У нас во дворе? Вот прям туточки?!

— Ботинок действительно лучше снять, — напомнил Давид. Может быть, любого другого мужика на его месте такой неласковый прием напряг бы, а его — не особо. Ему было интересно наблюдать за реакциями людей. И уж, конечно, этой конкретной женщины.

— Ах да… — Видно решив, что в обществе домработницы ничего ей не угрожает, Бэлла — имя-то какое! — немного расслабилась. — Мотя, это Давид Ефимович (он и не думал, что она его имя запомнила), а это Мотя — наша палочка-выручалочка.

Давид кивнул и, ткнув пальцем на стоящий в двух шагах пуф, вернул их к теме беседы:

— Так я гляну вашу ногу?

— А вы дохтор, да? — поинтересовалась Мотя со страшным деревенским говором. Давид чуть повернул голову, их взгляды с Бэллой встретились. Удивительно, но его работающее как часы сердце пропустило удар.

— Можно и так сказать.

— Не поверю.

— Почему?

— Никакой доктор не может позволить себе куртку от этого бренда.

И вот тогда она впервые сама его коснулась. Провела по едва заметному логотипу на его парке пальцем. Будто по сенсорной панели, разгоняя сердечный ритм.

— Я действительно врач, — нахмурился Давид, удивлённый своим откликом. Ему было не двадцать, и даже не сорок, чтобы так на кого-нибудь реагировать. Он для этого был слишком циничен и стар. Так какого же чёрта?

— Пойду вымою ручки Родику. У него сегодня еще китайский.