За тобой

Даже под усиливающимся воздействием наркоза Бэлла уловила мрачные нотки в его голосе. Снова хохотнула, скрывая за смехом собственную дичайшую растерянность. Её тысячу лет никто не жалел, и никто ей не сочувствовал. Кроме желторотого спецназовца, вытащившего её на волю, и вот теперь — проверяющего подключенную к ней капельницу врача. И почему-то (кто знает, может, Бэлле захотелось произвести на него впечатление?) она стала рассказывать… Обо всех ужасах, да. Теперь-то, конечно, было не вспомнить, как долго она говорила перед тем, как отключиться, и насколько связно, но…

— Давид… — проскулила жалобно. — Это был ты?

Он. Как тут перепутать? Те же яркие глаза… Он ведь в маске оперировал. И может быть, поэтому глаза Давида ей запомнились особенно хорошо. Бэлле его радужки напоминали спиралевидные галактики, звёзды-точки в которых сгущались ближе к центру и образовывали тёмную воронку-зрачок. Она в них потерялась, отключившись. А когда очнулась, те смотрели на неё.

Это он ей сказал, что детей, похоже, ей не видать… Вызвав дикий-дикий хохот.

— И слава богу, док. И слава богу.

Наверное, он не понял, что она просто не хотела рисковать, воспроизведя в этот сраный мир ещё одну потенциальную жертву. Уже потом, обретя влияние, стабильность и связи, Бэлла захотела ребёнка. Но в то время, лёжа на больничной койке, истерзанная и почти сломленная, она и впрямь не считала бесплодие такой уж большой проблемой.

И что в итоге? Он, тот, кто видел её оскверненную, кому она без ума поведала, может, о самых страшных моментах той жизни… он оставался рядом?

— Не может быть… — прошептала запёкшимися губами, не веря, что такое возможно. — Я всё-таки перегрелась. Чего только в бреду не увидишь… — отстранилась, тряхнула головой в полной уверенности, что с ней таки случился солнечный удар. Отошла, проверила на всякий случай Родьку. Порадовалась, что строго-настрого запретила ему расхаживать без панамки. Вот если бы сама ещё не снимала шляпу! А тут… что делать? Пить жаропонижающее или сразу звонить в больницу? Бэлла даже вернулась в дом и открыла аптечку, без которой ни одна приличная мать из дома не выезжает. Выдавила на ладонь пилюлю. И тут же, будто пронзённая молнией, дёрнулась. Отшвырнула от себя блистер и помчалась из дома прочь. Шлёпая голыми пятками по нагретым каменным ступенькам, пронеслась под аркой из разросшейся неухоженной бугенвиллии на пляж. В ужасе от того, что может не успеть, что он может исчезнуть в зыбком мареве лета. Перевела дух Бэлла, лишь когда снова его увидела — сидящим у шезлонга, на котором спал Родька.

— Как ты нас нашёл?

— Да вот… Ходил-бродил по земле пятьдесят два года и как-то сподобился, — усмехнулся Гройсман.

— Я серьёзно! Как ты нас нашёл?

— Дружка твоего, Мурадова, припёр к стенке. Хороший он всё-таки мужик, — ответил Давид и, опершись на одну руку, поднялся на ноги.

— Значит, будем дружить семьями? — наконец осознав, что это ей не снится, и испытывая ранее не ведомую ей лёгкость, шепнула Бэлла. И, чтобы не заплакать, улыбнулась дрожащими губами. Он все-таки настоящий…

— Значит, будем. Я ему по гроб жизни должен.

— За то, что он сказал, где нас искать?

Давид отрицательно мотнул головой. И она без слов поняла то, что так и не услышала.

«За то, что он тебя спас».

И уже у обоих перехватило горло. И не было слов, не было таких выражений, да они были и не нужны — всё как-то очень быстро им двоим стало понятно, чтобы не мусолить эту тему и дальше.

— Может быть, пойдём в дом? Жара к обеду неимоверная.

Давид протянул руку, Бэлла вцепилась в ладонь и прошептала ему, двинувшемуся забрать с лежака их сына, но он услышал:

— Куда угодно. За тобой.

Конец