Позвонил ей в дверь. Никто не открыл. Ещё раз позвонил. И ещё — спустя час, который провёл, меряя шагами комнату. Чувствуя, что это не даст результата, спустился в паркинг. Машины Бэллы стояли припаркованными на своих местах. Это могло бы означать, что она всё-таки дома, просто игнорирует его, но Давид почему-то был уверен — нет её. Она… они далеко. Его чутко настроенный на этих двух приёмник просто не улавливал сигналов. Давид вернулся домой, просидел, глядя в одну точку, до вечера. Время от времени ей звонил, но механический голос робота отвечал, что абонент находится вне зоны.
Два следующих дня прошли будто сквозь него. Гройсман ездил на работу, собрав в кулак волю, что-то делал, куда-то шёл, даже есть себя заставлял, хотя к еде было отвращение. И ругал. Боже, как он себя ругал! Не находя себе никаких оправданий. Если только не оправдывать себя тем, что любовь, последняя любовь, превращает нормального, вроде умного мужика в полнейшего придурка.
Звонила Любка. Приставала со своими идиотскими разговорами. И он ведь ей честно сказал, что не в настроении, а та какого-то хрена пропустила его слова мимо ушей, как заведённая повторяя:
— Вот ты сам подумай, что подумают дочки? Папа на старости лет связался со шлюхой.
— Она не шлюха!
— Разница не сильно большая.
— Нашим дочкам, Люба, это необязательно знать. Они и не узнают, если ты им не скажешь. А если скажешь — я тебя уничтожу. Это понятно? — Давид рявкнул и бросил трубку.
На следующий день после этого разговора примчалась Лилька. Как раз был выходной. Гройсман, заросший и на себя не похожий, вновь и вновь прокручивал записи камер, на которых Бэлла была запечатлена в последний раз. С чемоданами. Грёбаными чемоданами.
— Ого! — прокомментировала Лилька его внешний вид. — Мама мне, конечно, сказала, что ты в печали, но такого я не ожидала. Ты как вообще?
— Нормально. Твоя мать как всегда всё преувеличивает. Кстати, что она тебе наплела? — насторожился Гройсман.
— Да ничего. Сказала, что у тебя какая-то размолвка с твоей этой…
— Бэлла! Её зовут Бэлла! Что, так трудно запомнить?!
— Так ты бы нас представил — я бы запомнила! — заорала в ответ Лилька. И это было так необычно, что Гройсман прямо проникся.
— Познакомлю. Если ты хочешь.
— Хочу. Она, наверное…
— Что? — опять напрягся. Лилька как-то смущённо пожала плечами:
— Ну, не знаю. Наверное, она совершенно необыкновенная, раз такой мужчина, как ты, её полюбил.
Гройсман хмыкнул, хотя, конечно, слова дочери ему были приятны.
— Какой — «такой», м-м-м, Лиль? — спросил, притягивая к себе дочь, коснулся губами лба. — Такой же дурак, как и все мужики.
— Самокритично, — усмехнулась Лиля.
— Как есть.
— Ну что, ты её обидел, что ли? Так извинись.
— Непременно. Если бы я только знал, где её искать.
— А ты у её знакомых поспрашивай. Или подружек. Те наверняка знают.
Он почему-то тогда Лилькиным словам никакого значения не придал. И вспомнил о них, лишь когда совершенно неожиданно для себя увидел в конторе Ольгу.
— Ольга?!
— Давид Ефимович. — Похоже, в отличие от него, Ольга ничуть не удивилась их встрече.
— А ты здесь какими судьбами? — спросил и вдруг понял всё. — Это тебя Бэлла сагитировала быть суррогатом в программе?!
— Меня, да.
Очевидно, они с Бэллой это обсудили до того, как Ольга приехала, чтобы пройти тренинг. Давид взволнованно провёл ладонью по щеке.
— Ты знаешь, где она?
— Нет. А если бы знала, не смогла бы сказать. Извините. Может быть, приступим к работе? Я понятия не имею, с чего начинать, поэтому взяла тетрадь и ручку. Чувствую себя вновь студенткой.
Выходит, Ольга в прошлом — эскортница? Может быть, у неё спросить, что на это толкает женщин? Или выпытать что-нибудь о Бэлле? Эти вопросы не давали Давиду покоя всё время, что они провели вместе, отрабатывая одну модель поведения за другой. Он не сразу понял, что вновь натыкается на те же самые грабли — ищет хоть что-то, что могло бы в его глазах оправдать Бэллу, Ольгу, всех других баб… Тогда как уже давно для себя решил, что не имеет на это морального права. Как понял и то, что отдаст всё на свете за один только шанс вернуть свою женщину. Свою, что бы ей ни пришлось пережить в прошлом. Ведь, может, это и сделало её такой, какой он её знал, подогнав под одному ему подходящие масштабы.
В сонном мареве лета проходил один день за другим. На носу был отпуск, который Давид планировал провести вместе с Бэллой и Родиком в своём домике на Средиземноморье до того, как его мечты пошли прахом. И от этого он был в ужасе. Отвлекаясь на работу, он хоть как-то поддерживал в себе жизнь. Теперь же не было никакого спасения от тоски. Та смыкалась вокруг его ног и утягивала за собой в бесконечную, бездонную прорву отчаяния. В один из таких непроглядно-чёрных дней он сидел в баре. Точнее, это был отличный ресторан, просто дальше барной стойки его интерес не распространялся. А зря. Встав отлить, Давид заметил Мурадова. Непривычно улыбчивый, тот о чём-то переговаривался с сидящей напротив женщиной и гладил её пальцы, лежащие на столе. Не раздумывая ни минуты, Гройсман подошёл к парочке.
— Родион…