За тобой

Давид сжал челюсти, зная, что выдаёт себя перекатывающимися под кожей желваками. Ему хотелось Бэллу встряхнуть. Сильно. Чтобы вышибить из неё всю эту надменность. Стряхнуть с лица маску, которую он за время совещания успел возненавидеть. Поймав себя на этой мысли, Гройсман притормозил. А какой, интересно, ей полагалось быть? Униженной? Посыпающей голову пеплом? Раскаявшейся? Ему бы стало от этого легче? Он не знал. Не мог в себе разобраться. И, может, кому-то бы показалось, что случилось не самое плохое. И что, может, у неё есть какое-то оправдание. На секунду Давиду даже показалось, что в глазах Бэллы мелькнула просьба — подожди, не суди! Стальной обруч, сжавший грудь, чуть ослабил хватку. Но сколько он потом на неё ни смотрел, не нашёл в глазах и тени раскаяния. Но ведь ей было за что каяться! Было… Может, он бы легче это всё пережил, если бы своими глазами не видел, что делают с шлюхами в борделях. Однако он однажды имел несчастье с этим дерьмом столкнуться. И представить то, что его женщина хоть как-то способствовала вовлечению глупых, может быть, совсем юных девочек в эту паутину Давид не мог. Хотя хотел и пытался найти какие-то оправдания.

Он не знал, как с этим жить. Он не понимал, что может заставить нормального человека выбрать для себя такой путь.

Жажда лучшей жизни? Так, кажется, Бэлла это называла? Выходит, цена не имела значения, и все способы были хороши?

И тут, когда Давид совсем уж было расклеился, мелькнула спасительная мысль. Она же сотрудничала с конторой! А значит…

— Бэлла, постой! — совещание закончилось, он догнал её у машины. Пафосного «Майбаха», которого он у неё не видел. Какая пошлость… И машина эта, и ситуация. Какая боль. Везде. В висках, в груди, во всём его покалеченном теле. — Стой!

— Да?

— Они заставляли тебя?!

Бэлла откинула за спину роскошные цвета спелой пшеницы волосы. Шикарное, хотя и строгое платье облепило сильней её грудь.

— Кто заставил?

— Я не знаю. Богданов! Конторские… Они заставили тебя этим заниматься? У них что-то на тебя есть?

Бэлла успела нацепить на нос огромные солнцезащитные очки, под непроницаемыми стеклами которых он не мог видеть её глаз. Но её губы, накрашенные ягодного цвета помадой, улыбнулись. Почему-то ему эта улыбка напомнила окровавленную рваную рану.

— Нет, Давид Ефимович. К этому бизнесу меня никто не склонял, если вы об этом.

— Перестань! Что ты за клоунаду устраиваешь? — поморщился Гройсман. — А если не склонял, то что тебя с ними связывает?

Бэлла поиграла брелоком от машины. И снова поправила волосы, хотя это и было довольно неблагодарное занятие — ветер снова их разметал.

— Ты сейчас хочешь найти мне какое-то оправдание? — спросила она тихо, так тихо, что он вообще не понимал, как услышал ее голос шуме городского трафика. Во всех этих сигналах машин, вое сирен, смехе детворы, резвящейся у фонтана и льющейся откуда-то с площади музыки.

— А если так? — просипел Давид.

— А если так — не ищи. — Бэлла захлопнулась. — Здесь всё прозаично. Моему бизнесу, как ты понимаешь, нужна была крыша. Им — информация. Бизнес. И ничего больше.

Он не знал, что сказать. Да, мир был несовершенен. Откровенно говоря, он был насквозь пропитан грязью. И Гройсман на неё насмотрелся до того, что вряд ли что могло его удивить. Или выбить из состояния равновесия. А тут… удалось ведь какого-то хрена. Циничности в её голосе удалось.

— Бэлла…

— Не надо. Всё и так понятно. Избавь…

— Глупо как-то всё складывается. Послушай…

— Без проблем. Я послушаю. Но ты уверен, что знаешь, о чём нам говорить?

Нет, чёрт его дери! В том-то и дело. Его всегда работающий как часы мозг сбоил. Давид не понимал, не мог структурировать. Знал только, что сдохнет от тоски без неё. И что не сможет понять… знал.

— Послушай, у меня ведь две дочки…

Так себе подводка. Слова, которые он сумел из себя выжать и на сотую долю не отображали смысла, которые он в них пытался вместить. У меня же дочки. А тут такие хищницы, как ты. А что, если бы моим девочкам повстречалась такая вот злая тётя? И сбила бы их с праведного пути?

Вот, что осталось невысказанным. Такая глупость на первый взгляд. Понятная любому адекватному родителю глупость.

Яркие пухлые губы Бэллы дрогнули. Гройсману даже показалось, что она вот-вот заплачет. Но вместо этого она опять коротко улыбнулась. И уже открывая дверь машины, которую он с первого взгляда люто возненавидел, заметила:

— Я понимаю. Береги их. И себя…

Чёрт его дери, она прощалась!

— Бэлла!.. — крикнул в закрытую перед носом дверь. Она даже головы не повернула, хотя наверняка слышала, как он её позвал. Машина плавно тронулась с места и покатила прочь со стоянки. Гройсман стоял, как дурак, глядя ей вслед, и рушился, разлетался на атомы.

— Всё нормально? — послышался за спиной голос.