За тобой

Пальцы скользнули по его окаменевшей спине прежде, чем Давид, нервно дернув плечом, сбросил с себя её руку. И этим он ей всё сказал и все по местам расставил. Вызывая лютую злость. На то, что всё у нее вот так… Но тем самым прибавляя силы выстоять назло обстоятельствам.

— Теперь мы можем начать? — голосом, от которого у неё выступили мурашки на коже, поинтересовался Гройсман.

— Бэлла, ау!

— Родион? — растерянно хлопнула ресницами Бэлла. Впрочем, её удивление не имело под собой оснований. Логично же было предположить, что человек, финансирующий программу, тоже будет на совещании.

— «Родион»? Ты что, заболела? Куда делся «Родик»?

Она попыталась улыбнуться, но не смогла. И снова бросила полный отчаяния взгляд на сидящего чуть в стороне Гройсмана.

Пожалуйста, Давид, посмотри на меня! Пожалуйста, лю-би-мый, не делай спешных выводов. Пожалуйста, дай мне объяснить. Может, ты поймёшь, если выслушаешь, почему моя жизнь сложилась так по-собачьи. По-жа-луй-ста.

— И всё же я начну, — процедил Давид. — Первое, что нам всем стоит усвоить — речь не о проституции.

Ну конечно. Что он мог ещё подумать и что сказать? Прежняя Бэлла бы непременно в этом месте огрызнулась. Бэлла нынешняя сильнее вжалась в стул, до боли впившись в сиденье пальцами.

— Думаю, это понимают все присутствующие, — заметил Родион-старший.

— Надеюсь. Так вот, что касается основных моментов… Суррогату, кем бы он ни был, — холодный взгляд Давида прошёлся по лицу Бэллы, — нужно понимать, что в связке «он-партнёр» немаловажная роль отводится консультациям с психотерапевтом… У ваших… эм… сотрудниц… с этим не возникнет проблем?

А ведь он не собирался её щадить. Бэлла ещё сильней сжала пальцы:

— Мои бывшие сотрудницы… — слово «бывшие» Бэлла отдельным образом подчеркнула, — …профессионалы своего дела.

— Ну, если вы так говорите…

Глава 24

Нет, он не мог этого предположить. Всех его мозгов не хватило бы, чтобы додуматься до такого. Даже когда Любка назвала Бэллу шлюхой… точнее, почти назвала, — договорить-то он ей не позволил, так вот даже тогда он не счел нужным соотнести это слово с его прямым, так сказать, значением. Думал, мало ли… Может и впрямь у Бэллы богатые любовники были. До него… Ещё до него! Любке же, как и любой бабе, сгустить краски — раз плюнуть. Приукрасить всё, масштабировать. Роль банальной содержанки раздуть до роли чуть ли не плечевой, по-ду-ма-ешь… Кстати, насчет содержанки… У Бэллы ведь была и соответствующая внешность, и лоск. Он не мог представить (потому как это взрывало его мозг), но вполне мог поверить, что это правда. И даже смириться с этим. Но то, что он узнал на самом деле, за секунду до того, как ему пришлось взять слово и связно, вдумчиво о чём-то говорить, было… выше его понимая. Намного больше того, что он мог оправдать. Или простить. Или с чем он бы мог смириться. Он не понимал, застыв в каком-то диком ужасе, не понимал, как такое вообще возможно. Его девочка… Чистенькая такая, ранимая, трогательная. Как она могла?

Гройсман чувствовал, что его прежний мир рушится. Нет, он не был чистоплюем, но… По всему выходило, что он совершенно её не знал. Только думал, что её душу видит, а на самом деле там, может, и вовсе не было души.

Что-то там с умным видом вещая, он перевёл на неё взгляд. Сидит… Как королева, скрестив длинные гладкие ноги в лодыжках. Преисполненная достоинства. Задрав нос. Как будто хоть какое-то право имеет на это. А вырядилась как? Он и сейчас, уже зная про неё самую неприглядную правду, полжизни бы отдал, чтобы, нагнув её над столом, задрать на голову ей платье и в одно движение ворваться, почувствовав трепещущую влажную глубину. Хотя она не для него так хорохорилась, понятно… И камушки на пальцах да в ушах не для него — ого какие. Сколько бабьих судеб ей пришлось загубить, чтобы купить, скажем, вот это колечко от Graff? Он был в курсе того, сколько такое могло бы стоить, потому что сам приценивался к помолвочным кольцам. Ду-рак.