За тобой

Давид обернулся и уставился в глаза Мурадова. Ревность поднялась изнутри зловонной болотной жижей. Что их связывало? Она с ним была? Родька… Его сынок, он чей? Родионов? Почему он не спросил, когда была такая возможность? Сейчас бы не чувствовал себя дураком, мимо внимания которого прошло вообще всё на свете. Почему не спрашивал? Потому, что казалось, будто у них с Бэллой впереди вечность и некуда им спешить. И незачем пока отвлекаться друг от друга. Казалось… Ему вообще всё на свете казалось.

— Да. Всё хорошо.

— Мне померещилось или вы знакомы с ней?

Огни машины давно скрылись в дорожном потоке. Давид провёл ладонью по голове, отмечая, как отросли волосы. Он рядом с ней забывал даже о настолько плотно вписавшихся в его жизнь вещах, как стрижка раз в три недели.

— Мне тоже казалось, что знакомы, — даже не Мурадову, а скорей сам себе ответил Гройсман.

— О-о-о, батенька… Так значит, сплетни — не сплетни. И как у вас с Бэллой, серьёзно?

— А вас это каким боком, простите?

Не надо было. Мурадов тут же окрысился. Насколько может окрыситься состоявшийся умный мужик.

— Спишу ваш тон на банальную ревность и всё же отвечу — Бэлла мне не посторонний человек.

— Это через вас она снабжала контору информацией?

— А вас только это волнует?

Не в бровь, а в глаз, что тут скажешь? Дерьмовый из него выходил собеседник. Давид растёр грудь, в которой давило. Не хватало только инфаркт схлопотать.

— Да нет. Мне вообще все равно. Разрешите откланяться.

Он даже поклонился, блин. Джентльмен хренов. Сел в машину и пристегнул ремень. В груди давило нещадно. Гройсман даже засомневался, стоит ли ему выезжать на дорогу. Ладно — сам убьётся, если вдруг станет плохо, а если ненароком кого-то за собой потащит? Пришлось даже достать аптечку, в которой закономерно ни черта толкового не нашлось. Да и с чего бы ему, толковому, взяться? Сердцем он никогда не маялся. Наоборот, оно у него как у молодого было — все медкомиссии «на ура». Так может, там в плане здоровья все ок было? Может, оно просто разбилось и теперь осколками давило под рёбра?

Пока он сидел, пассажирская дверь открылась.

— Люба? А ты какими судьбами?

— Да вот. Пришла убедиться, что ты в порядке. С трудом держусь, чтобы не сказать — я тебя предупреждала! Так ты ж и слушать меня не стал.

— А, так ты о совещании прознала?

— Не такая уж это и великая тайна.

— Да, уж. Как оказалось. — Давид с остервенением растёр лицо руками. — Ты всё? Или ещё что-то хотела? Мне надо ехать.

— О чем ты с Мурадовым трепался?

— Да так, о программе. Он взялся её спонсировать, если ты не в курсе. Кстати, что ты о нём знаешь?

— Ничего особенного. Один из «Теней». Когда их разогнали — подался в бизнес. Как я понимаю, он и раньше занимался IT, а тут развернулся по полной. И преуспел. Ты, кстати, мог по молодости с ним пересекаться.

— Да? Где?

— В Пакистане он участвовал в некоторых заварушках.

— Не помню.

Тут Давид не врал. Он сознательно вытер из памяти тот отрезок жизни. Столько в нём было грязи и боли. А всё равно нет-нет да и вспоминал девчонок, которых стараниями их подразделений вытащили из Пакистанского борделя. Особенно одну… Ту, что он своими руками штопал.

Ну вот и как он после этого мог простить Бэлле… Как? Пусть даже у неё всё по-другому было. Не так по-скотски, как в том же Пакистане. Суть-то одна.

— Он на хорошем счету, отмечен наградами.

— Ладно. Это неважно. Главное, что деньги даёт.

— Так ты не откажешься от этой идеи?

— А почему я должен отказываться?

— Ну как… Потому что тогда тебе придётся работать с ней бок о бок.

И видеть её. Мучаться… Хотеть — и не иметь возможности коснуться. Хотеть простить — и не мочь. Потому что не ему её прощать надо. И вообще непонятно, а нужно ли ей это прощение. Может, вовсе и нет. Может, у неё все хорошо. Вон как улыбалась, садясь в свой «Майбах».

И следом мысль — а что, если она тебе, идиоту, своим поведением облегчала жизнь? Что, если так она предоставляла возможность сохранить лицо? И не выглядеть чистоплюем, который сдался, столкнувшись с первым же серьёзным испытанием?

— Не вижу в этом ничего такого.

— Постой! Ты же не собираешься её и дальше трахать?

Если бы его интерес заключался только в этом, всё бы было гораздо проще. Давид же с ней хотел провести остаток жизни.

— Давай, Люб, пока…

— Ну, знаешь, только не вздумай её представлять нашим дочкам!

Давид наклонился и сам открыл бывшей дверь. Та выбралась из салона, напоследок фыркнув. Плевать… Он завёл мотор и поехал домой. Засел за написание новой лекции, но дальше открытия первой страницы дело не шло — Гройсман вслушивался в происходящее за стенкой. Несколько раз хватался за телефон и откладывал его в сторону, подходил к окнам, чтобы, если повезёт, увидеть на детской площадке Родьку. А ближе к ночи не выдержал и пошёл к ней.

Глава 25

Позвонить, как всегда не решился. Все ж даже охваченный безумием, Давид первым делом думал о Родьке. Постучал. В первый раз тихонько, и уже более настойчиво — когда ему не открыли. Затарахтел кулаком. Сработало.

— Какого чёрта?

— Мне нужно было срочно тебя увидеть.