За тобой

Разговор оборвался. Бэлла отложила трубку и подошла к окну, не торопясь возвращаться к Давиду. Ей нужно было как-то осмыслить то, что он ей предложил. И ещё раз про себя повторить вызубренные наизусть истины о том, почему она ни за что и ни при каких обстоятельствах не может согласиться. Ну какая из неё жена, ей-богу?! Шлюха — да. Мамка. Но не та, с которой можно связать свою жизнь навсегда. Не та, кого можно любить. Не та, кто вообще этой самой любви достойна.

Запертые внутри воспоминания зашевелились, поднажали… Бэлла упёрлась ладонями в подоконник и сделала глубокий-глубокий вдох, всеми силами стараясь затолкать их обратно, не позволив сломать защиту. Впустую… В нос ударил аромат прогорклого масла, пыли, крепкого мужского духа. Перед глазами, как в калейдоскопе, замелькали лица. Разные, а ей ведь казалось, что все они на одно… Смуглые, темноглазые, с длинными бородами и бородами покороче, старые, молодые, жестокие и равнодушные, раз-ны-е… Что-то хрустнуло внутри. Застонал кто-то. Тело пронзила боль. Неужели это она стонет?

Бэлла яростно растёрла лицо ладонями. Что за чёрт? Что с ней? Было и было. Оно уже давно в прошлом. Главное не раскиснуть. Она же сильная!

Лица перед глазами закружились в бешенной скоростью и исчезли в воронке, будто кто-то смыл в унитаз стопку фото. На смену им пришла другая картинка.

— Эй, потеряшка! Глаза открой! Тут к тебе пришли…

— Вита? Витка! — Бэлла вскочила. Скрипучая больничная койка жалобно застонала. После возвращения из плена её, бездомную, отправили в больницу. Стараниями Родиона-старшего — в столичную. За сотни километров от дома. Конечно, она не ждала, что кто-то её навестит, хотя и была в курсе, что родне о её судьбе сообщили.

— Ну, привет. Уж думала, и не свидимся. Столько лет тебя где-то носило. Я мать похоронила одна…

И дальше, и дальше… Обвинения, как будто она не в плену была всё это время, а прохлаждалась на заморских курортах. Стенания сестры так мало имели общего с реальностью, что Бэлла, битая и циничная Бэлла, попыталась той всё объяснить. Но уже очень скоро ей стало понятно — всё Витка про её судьбу знает. Только нет в ней ни сочувствия, ни тем более желания помочь. Только страх, что Бэлла оспорит права на доставшуюся ей от матери квартиру.

— Ты должна понимать! Я эти стены заслужила. Ты же не выносила за мамкой горшки! Кроме того, у нас всё налажено. Мы с мужем живём, с дочкой… У меня, знаешь ли, дочь. Тебе там места нет.

— Ясно. — Бэлла, та Бэлла, что давно разучилась плакать, почувствовала, как от слёз щиплет глаза. Куда ей теперь идти? Что теперь делать? Как жить? Почему её все на свете предали, даже самый, казалось бы, близкий человек? — Ты тогда, Вит, к семье возвращайся. Что толку возле меня торчать.

— Так ты не станешь претендовать на квартиру? У тебя-то и документов нет. Попробуй ещё докажи, что ты нам не с боку припека.

Бэлла про себя усмехнулась. Благодаря Мурадову её документы были в полном порядке. В больничной тумбочке хранились новенький паспорт и дубликат свидетельства о рождении. Но Витке вряд ли стоило об этом знать.

— Нет, я не стану претендовать.

— Ну тогда ладно. Я вот тут тебе привезла апельсинов. И воду. Зарабатываем мы немного. От зарплаты до зарплаты живём, так что чем богаты.

— Спасибо.

— Знаешь, у нас городок маленький, все друг друга знают, сплетни опять же…

— Вит, чего ты хочешь?

— Не надо тебе там показываться. Мне ж потом жизни не будет. Сестра — проститутка. Сама посуди.

Бэлла не была проституткой. Точнее, была поневоле, потому что иначе ей бы просто пустили пулю в голову. Или забили, как скот на бойне.

— Не волнуйся. Ноги моей не будет в этой дыре.

Послышался полный облегчения вздох. Бэлла зажмурилась, потому что от ярости у неё перед глазами расстилалась красная пелена.

— Да ты не обижайся. Сама понимаешь, как мы живём. И это… Я могу для тебя что-нибудь сделать?

— Конечно. Уйди и не возвращайся.

— Нет, вы только на неё посмотрите!

— Уйди! — оскалилась Бэлла, и, наверное, это было страшное зрелище. Или жалкое. Она, в пожелтевших уже синяках, измождённая, с выбитыми зубами… — Пошла вон.

Ну, вот зачем… зачем она об этом вспомнила? Наверное, чтобы напомнить себе, что раз уж её родная сестра не поняла, не приняла, не простила то, что, в общем-то, от Бэллы и не зависело, что уж говорить о других? Как скоро она перейдёт в касту неприкасаемых, когда Гройсман узнает правду? Как скоро нежность на его лице сменится лёгкой брезгливостью? На какой секунде он вспомнит, что они трахались без презерватива, и озаботится вопросом, насколько это было безопасно?

Сгорбившись, как старуха, Бэлла вышла из комнаты. Гройсман ходил туда-сюда по гостиной, одной рукой прижав к уху телефон, а другой удерживая её сына. За время, что Бэлла провела в спальне, Ролька с Мотей уже вернулись домой с прогулки.

— Да, это время мне лично подходит, — согласился с Давид с невидимым ей собеседником.