Всего одна ночь превратила респектабельного и лощеного вельможу в жалкое человеческое подобие. Воистину страх перед наказанием подчас бывает ужаснее самого наказания. Собственное сознание мучает нас дольше и изощренней любого палача. Палач не может дважды отрубить вам голову или трижды вздернуть вас на виселице. У него всего одна возможность для приведения приговора в исполнение. Но наш страх способен на значительно большее. В один вечер он может казнить нас десятки и сотни раз. Он призывает себе на помощь наше воображение. Боже упаси, если у вас с ним все хорошо! Напитанная страхом фантазия распишет вам ваши мучения в самых ярких и незабываемых образах и красках. Вы услышите хруст своих шейных позвонков, стянутых грубой веревкой, почувствуете внезапную пустоту под судорожно дергающимися ногами, ощутите холод металла, отделяющего вашу голову от многострадального тела. Вы даже увидите, как она падает в специально подставленную корзину и пялится выпученными стеклянными глазами в небесную высь. Вашу грудь пронзят жгучей болью сразу десятки пуль. Вы почувствуете липкую и влажную теплоту, растекающуюся под широкой белой рубахой, и поймете, приложив ладонь к этой теплоте, что это алая кровь, пульсируя, вытекает из пулевых отверстий на вашей груди. Ваши руки и ноги стянут грубые веревки. И вот вы уже на дыбе, где хрустят и рвутся все ваши жилы, лопаются одна за другой, а ваш крик разносится по всему подземелью, умножаемый тысячами отголосков живущего под мрачными сводами эха…
Но нет, сначала даже не казнь. Сначала вы стоите на главной площади Горсемхолла перед королевским Дворцом. Вы на высоком помосте со связанными за спиной руками. Площадь до краев наполнена людьми. Все они собрались, чтобы услышать ваш приговор и увидеть, как он будет приведен в исполнение. Кто-то из Лордов Совета читает длинный обвинительный акт с растянутого перед ним свитка. Вас называют вором, казнокрадом, лицемером и растратчиком. Вы всматриваетесь в лица людей и в каждом читаете презрение и ненависть. Муки совести заставляют вас встать на колени и рыдать перед всеми этими людьми, заливаясь слезами раскаяния и жалости к самому себе. Но ни один из них не сжалится. Ни одно сердце не смягчится. Ни один взгляд не потеплеет и не наполнится слезой сострадания. Ни один. И только маленькая девочка будет стоять в недоумении где-то в первых рядах и не понимать по наивности детского сердца, отчего так убивается и плачет взрослый дядя. Ей будет вас жалко, потому что вам больно и потому что вы плачете. И мама ей скажет, что дядя плачет, потому что дядя плохой и сделал гадость. И прижмет ее хорошенькое личико к своей юбке в тот самый миг, когда… да-да, когда ваша отделившаяся от тела голова упадает в специально подставленную корзину и станет пялиться выпученными стеклянными глазами в небесную высь…
Да, с воображением у Лорда Вьера все было непросто. Оно пасовало и отказывало в изобретательности, когда дело касалось финансовых вопросов и генерирования утонченных способов опустошения казны. Но все возможные варианты наказания за совершенный проступок оно обрисовало бедняге в тончайших деталях и подробностях, вплоть до звуков, запахов и ощущений. И сделало это в прошедшую ночь не единожды, каждый раз дополняя картину все большим количеством нюансов.
Стоит ли удивляться тому, как выглядел наутро человек, которого за прошедшую ночь десять раз обезглавили, пятнадцать раз повесили, пять раз четвертовали, три раза разорвали на дыбе, дважды расстреляли и один раз даже уморили голодом в тюремном подземелье. И все это на глазах у маленькой девочки, которая до конца дней будет помнить, что «дядя плохой, дядя сделал гадость»!
Распахнувшиеся двери канцлерского кабинета представились вдруг Лорду Вьеру отверстыми вратами ада, входом в самою преисподнюю. Голова Чизена окончательно повисла, будто обнажая шею для предстоящей казни. Так же обреченно и безвольно повисли и руки, прекратив наконец свое беспорядочное метание. Вконец измятый платок выпал из ослабевших пальцев. Но Вьер не придал этому ни малейшего значения. Медленно, шаркая неподнимающимися ногами по отполированному паркету, заворовавшийся агнец проследовал на заклание. Тяжелые двери неумолимо захлопнулись за его спиной, оборвав последнюю зыбкую надежду на спасение.
– О, я вижу, Лорд Вьер, что вы в полной мере осознали всю гнусность и низость своего поступка, – Конер встретил Чизена, не поднимаясь с роскошного кожаного кресла, на котором еще совсем недавно вальяжно восседал сам Вьер. – Похоже, совесть и алкоголь не позволили вам выспаться минувшей ночью. Хотя… Будь у вас хоть капля совести, вы не обчистили бы столь наглым образом государственную казну. Нет, не совесть вас мучает, Чизен, не совесть! Страх – вот ваш бич! И это правильно. Вам есть, чего бояться, друг мой, есть чего. И как раз об этом я и хотел с вами поговорить.
Глава 10. «Королевская казна пуста!»