За три моря. Путешествие Афанасия Никитина

Не раз заглядывал он в лавки, приценивался. И здесь, как в Царьграде, торговали больше привозным товаром. Дешевы были лишь шелка шемаханские – цветастые, но недостаточно крепкие. Прочий товар – перец, мускатный цвет – купцы привозили в Дербент из-за моря: из Персии и Индии и с острова Ормуз[36].

«Видно, не здесь родится дорогой заморский товар, что привозят к нам гости иноземные. Надо дальше искать его родину», – думал Афанасий.

Прошло пятнадцать дней. Ранним утром Никитин, по обыкновению, шел к Асан-беку.

Город просыпался. Открывались лавки, на базар тянулись арбы[37] с сеном, углем и жердями, брели ослики с бурдюками[38] овечьего молока.

В узком переулке Афанасий неожиданно наткнулся на Асан-бека. Шемаханец ехал верхом. Он был одет в знакомый уже Никитину синий с золотом халат. Борода его была только что покрашена и блестела на солнце. По бокам бежали стражники и отгоняли народ.

– Радостные вести! – крикнул Асан-бек, увидев Афанасия. – Прискакал гонец из Шемахи. Иди ко мне на двор, жди, когда я вернусь.

Асан-бек хлестнул цветной плеткой своего коня и помчался.

Долго ждал Никитин Асан-бека, и только к вечеру тот вернулся, веселый и красный.

Переодевшись, Асан-бек позвал к себе Никитина и, поднеся с почтением ко лбу небольшой красный ларец, торжественно вынул из него длинное узкое письмо с красной и синей печатями по углам.

– Слушай, что пишет шах Ширвана хану кайтахскому! – торжественно сказал он.

Пробежав писанное по-арабски послание, Асан-бек стал медленно переводить его по-татарски:

– «Пишет шах Ширвана. Судно мое разбилось под Терхами, а твои люди пришли и купцов поймали. И товар их пограбили. А ты бы ради меня тех людей ко мне прислал и товар их собрал, ведь те люди посланы на мое имя. А если тебе будет что-нибудь надобно у меня – ты ко мне пришли, и я своему брату ни в чем не откажу, а людей тех ты отпусти».

– Видишь, как милосерден грозный и могучий повелитель наш! – воскликнул Асан-бек.

Никитин вспомнил слова Папина и подумал: «Не слишком ли заискивает этот „грозный и могучий“ повелитель перед князьком разбойничьего племени», но промолчал.

– Как быть теперь? Как это письмо доставить и людей выручить? – спросил он у Асан-бека.

– Повелел правитель Дербента дать тебе в провожатые того самого гонца, что в Шемаху ездил, и отправить тебя, если захочешь, к кайтахам с письмом великого ширванского шаха. Поедешь?

– Сегодня же поеду!

– Какой горячий! Нельзя сегодня и завтра нельзя: гонец отдыхать будет. А послезавтра скачите!

К кайтахам…

Через два дня Никитин и гонец шаха рано утром покинули Дербент и отправились на север, в кайтахские земли.

Ехали вдоль берега. Сначала дорога шла мимо садов и виноградников, но скоро они остались позади.

Путники въехали в сухую, к осени и вовсе выгоревшую степь. Только седая полынь, качаясь от ветра, испускала пряный, дурманящий голову запах да верблюжья колючка норовила ухватить коней за ноги. Местами земля была покрыта блестевшим на солнце белым налетом соли.

В таких местах пропадала даже полынь и лишь какие-то странные мясистые растения оживляли мертвую почву. Желтые горы непрерывно тянулись по левую руку.

Прохладное утро сменилось жарким днем. Запасливый гонец захватил с собою огурцов, груш, вишен и всю дорогу угощал ими Афанасия. Это был добродушный и общительный человек, он заговаривал со всеми встречными, шутил, расспрашивал о новостях и сам, приосанившись и поправив черные усы, рассказывал, как только что ездил в Шемаху, к шаху, а вот теперь скачет по особо важному, тайному делу к кайтахскому хану и везет с собой русского.

Путников везде зазывали в гости и угощали всем, что было лучшего. Ночевали в небольшом ауле[39] у родственников гонца. Никитин скоро заснул, а его неутомимый спутник до глубокой ночи просидел на плоской крыше, рассказывая разные были и небылицы. В горах непрестанно выли шакалы[40], и полосатые гиены[41] в поисках падали подходили к самой околице.

На рассвете Никитин разбудил гонца. Путники умылись из медного кувшина и, позавтракав лепешками с кислым молоком, простились с хозяевами и отправились дальше.

Теперь вдоль дороги тянулись невысокие глинобитные ограды. За ними – яблоневые и грушевые сады, виноградники, рощи миндаля и грецкого ореха, огороды и бахчи. Попадались тенистые леса.

Однако лес тянулся недолго, и коням все чаще приходилось перебираться через широкие полосы камней, гальки и песка.

– Зимой здесь вода бурлит – с гор бежит. Человека на коне сбить может. А летом, видишь, сухо, – объяснял спутник Никитину.

Так, поднимаясь все выше, ехали полдня.

Лес сменился кустарником, а тот в свою очередь уступил место голым, словно из тонких плиток сложенным скалам да пологим склонам, покрытым лишь бурой травой. Птицы исчезли, и только сотни проворных горных черепах с деловитым видом ползали по камням. Трудно найти место более унылое и безотрадное.

– Вон там кайтахский хан живет, – сказал гонец, показывая на видневшееся вдали ущелье.

Он стряхнул нагайкой[42] пыль с одежды, поправил шашку на поясе, закрутил усы и пустил коня рысью.